Георгий Косарев - Сердце прощает Страница 5

Разбуженная резким стуком, Валя мигом подлетела к окну.

- И какому это бесу не спится ночами? - не поднимаясь с кровати, проворчала ее мать.

Стук повторился.

- Кто там? - спросила Валя.

- Это я, Борька.

- Безумный, и надо же так напугать! - раскрывая окно, сказала Валя. Что случилось?

- А ты разве не знаешь? Приказано завтра убирать хлеб и сдавать его немцам. Нам надо что-то делать.

- Ты просто сумасшедший. Об этом можно бы посоветоваться и завтра, не обязательно ночью.

- Есть у меня одна думка. Я считаю, оставаться в деревне сейчас вообще нельзя... Хочу уйти в лес.

- Один?

- Почему один? Найдутся и другие.

- Без всякой подготовки разве можно? Горячишься ты, Боря. В лес уйти не трудно, но будет ли толк?

- А здесь сидеть какой толк? Чего ждать и сколько ждать? Я давно уже готовлюсь, накапливаю оружие. Два раза ходил в Кукаринский лес, где шли бои. Удалось подобрать три винтовки, пистолет, несколько гранат, ящик патронов. Это что-нибудь да значит?

- А ты не врешь? - обрадованно спросила Валя.

- Странно! Не буду же я тебе креститься.

- Молодец, Борька, это просто здорово! Завтра же я посоветуюсь с ребятами.

- А с кем?

- С Виктором, с Любой...

- И с Нонной, тоже.

- Нет, Боря, с ней советоваться не буду. Не попутчица она нам. С ней надо быть осторожнее... Поговорю еще с Сидором Петровичем.

- Хорошо, - сказал Борис и, помедлив, добавил: - Значит, договорились?

- Договорились.

Валя в темноте подала ему руку, а он, чувствуя, как остро заколотилось сердце, долго не выпускал ее из своей руки. Затем, пересилив себя, горячо прошептал:

- До встречи, Валя. - И, выпрыгнув через окно на улицу, скрылся в ночной мгле.

* * *

После того как Сидора Еремина объявили заложником, его не покидало ощущение, что вот-вот должна случиться какая-то непоправимая беда.

Вечером того же дня, когда приезжал Чапинский, Сидора на улице встретил Яков Буробин и усмехнулся ему прямо в лицо.

- Ну, вот и кончилось твое правление, Сидор Петрович. Теперь будешь плясать под мою дудку.

- Я век ни под чьи дудки не плясал и плясать не собираюсь, - сказал Сидор.

- Ишь, какой гордый! - нараспев произнес староста и уже совсем нагло заявил: - Теперь вся власть моя. Что захочу, то и будешь делать.

- Поживем - увидим, - сказал Сидор. - Я ведь не из тех, кого легко запрягают в любые сани.

- А я не из тех, кто отступает от своего, - сказал староста. - Если нужно, запрягу любого, и будет по-моему, сила-то на моей стороне. Но могу и по-хорошему.

- Это как же? - спросил Сидор.

- А вот как. Будешь помогать мне наводить порядок в деревне, смотреть за общественным хозяйством - возьму тогда на поруки.

- Не продаюсь, Яков Ефимович. Не на того нарвался.

- Спасибо за откровенность, но только не забудь - кто ты есть... Ты есть заложник, - многозначительно произнес староста.

"Плохое это слово - "заложник", - размышлял по дороге к дому Сидор. Видно, человеку с таким клеймом немцы в любую минуту могут пустить пулю в лоб или накинуть петлю на шею". Сидору вспомнился день третьего июля, когда в правлении колхоза он с другими активистами слушал по радио обращение товарища Сталина к советскому народу, призыв мобилизовать все силы для отпора врагу как на фронте, так и на временно оккупированной фашистами советской земле.

"Да, надо действовать, - думал Сидор. - Но как? С чего начать?"

И вспомнилось, как однажды, еще в первые дни войны, пришла к нему Валя Скобцева. "Я к вам, как к парторгу, - сказала она. - Мы, комсомольцы, хотим знать, что нам делать. Нельзя же сидеть сложа руки и ждать прихода оккупантов!" Тогда Сидору слова девушки-комсорга показались наивными. Он ответил ей, что немцы сюда, на Смоленщину, не дойдут, что вообще скоро их вышвырнут вон. Сидор крепко переживал необдуманный разговор со Скобцевой.

Не изгладился из его памяти и случай с Борисом Простудиным. Рослый, не по годам возмужавший, Борис рвался на фронт. Ему было неполных шестнадцать лет, и в военкомате ему, конечно, отказали. Борис обратился за помощью к Сидору. Но и ходатайство Сидора не помогло. Борис обиделся. А Сидор успокоил его: "Ничего, Боря, твое от тебя еще не уйдет. Вот видишь, - указал он на свою левую руку, - это в детстве на пилораме отхватило мне два пальца. Я тоже хотел бы пойти на фронт, но, видишь, тоже не берут".

Придя домой, Сидор скрутил "козью ножку" и сел к, открытому окну. На улице было уже темно. Задумчиво покуривая, он услышал неподалеку чьи-то шаги и насторожился. Было ясно, что кто-то подкрадывается к его дому. Но кто бы это мог быть? Он напряженно вгляделся в вечернюю темь и заметил человека, остановившегося почти напротив окна. Облокотившись на подоконник, Сидор негромко окликнул:

- Кто здесь?

- Сидор Петрович, это я, Виктор.

- Ты ко мне? Пройди к саду и обожди минутку.

Оказавшись рядом с Хромовым, Сидор озабоченно спросил:

- Что у вас стряслось?

- Ну как что, Сидор Петрович! Неужто мы и в самом деле собственный хлеб будем сдавать своим врагам?

- А что же поделаешь? - уклончиво-испытующе сказал Сидор. - Время такое, никуда не денешься.

- Хлеб не должен попасть в руки врага, - упрямо сказал юноша.

- А ты отдаешь себе отчет, какие могут быть последствия? Насколько это опасно?..

- А на фронте, наверно, еще опаснее, и все-таки...

- Это верно, - согласился Сидор и, немного подумав, добавил: - И все-таки надо отчетливо понимать, что немцы тогда не пощадят многих.

- Знаю, Сидор Петрович, вы меня не испытывайте. Сами их ненавидите, это же факт. Поэтому я и пришел к вам.

- Послушай, Витя, - понизив голос, сказал Сидор. - Вот ты верно заметил, что я ненавижу их, оккупантов, и тех, кто продается врагу. Но ведь одной ненависти мало. Уж если бороться, если биться с ними по-настоящему, то надо действовать с умом. Надо знать, на кого мы можем опереться, кто не струсит. Надо знать и тех, кто готов покориться или уже покорился фашистам, чтобы не налететь на предательство. Понимаешь? И надо умело направить ненависть большинства, умело сорвать уборку хлеба. Понимаешь ты теперь, как все это сложно?

- У нас есть верные люди, Сидор Петрович, - сказал Виктор.

Сидор смял недокуренную "козью ножку" и начал крутить новую. Потом он подал кисет Виктору. Тот неуклюже свернул себе цигарку и тоже закурил. Какое-то время они стояли молча, обдавая друг друга крепким дымом самосада.

- Ну, хорошо, Витя, - первым нарушил молчание Сидор. - Я все продумаю и потом сообщу тебе. Но только помни, осторожность - прежде всего. Это, пожалуй, сейчас, на первом этапе, одно из главных условий.

* * *

Виктор и Люба медленно шли по некошеной траве. Вечер был безветренный. Где-то за деревней лаял пес, да протяжно на чьем-то дворе мычал теленок.