Николай Телешов - Записки писателя Страница 50

В качестве портного Белоусов долгое время одевал многих литераторов и журналистов. Шили у него братья Чеховы, Тихомиров, Златовратский, Сергей Глаголь (Голоушев), шили Грузинский, Тимковский. Да и кому из литературной братии в свое время не шил он простые будничные костюмы, куртки, шубы, штаны! А время он переживал тогда трудное, даже тяжелое. Вскоре после женитьбы он разошелся с отцом, перебрался в Фуркасовский переулок и открыл свою портновскую мастерскую. Как сейчас вижу я над воротами дома скромную вывеску: «Портной Белоусов». А за этим «портным» уже числилось несколько книг стихотворений, многочисленные переводы из «Кобзаря», из Ады Негри, из Бернса и длинный ряд рассказов для детей.

В эту тяжелую для него пору свалил его на много месяцев жестокий ревматизм, осложнившийся сердечной болезнью. Помню, стоял среди комнаты опустевший верстак, пищали где-то ребятишки, а сам работник и добытчик средств лежал почти без движения в постели. Потом его перевезли на Украину, и на этом, помнится, его портновская деятельность закончилась. По возвращении в Москву он уже становится профессионалом-литератором, принимает ближайшее участие в общественной жизни, издает журнал, выпускает книжку за книжкой своих сочинений. К тому времени возникает товарищеский кружок «Среда», привлекший в свои ряды почти всех выдающихся писателей той эпохи. Ближайшим участником этого кружка становится, конечно, и Белоусов. Общество любителей российской словесности избирает Белоусова в свои члены и казначеи. Литературно-художественный кружок, имевший большое общественное значение, избирает его в состав дирекции и поручает ему ответственное дело — так называемый «Чеховский капитал» для выдачи из него пособий действительно нуждающимся писателям, артистам, художникам, и Белоусов в течение ряда лет выполняет все поручения с присущей ему любовью к делу и добросовестностью.

Личная моя жизнь связана с Белоусовым многими нитями. Как уже сказано, мы сошлись с ним вдруг и на всю жизнь. Когда в 1888 году Белоусов женился на Ирине Павловне, бывшей ему тоже целую жизнь верным другом, он позвал меня быть у него шафером — роль смешная по теперешним временам и почетная в прежнее время. И я этим шафером был. Здесь, как подробнее описано выше, на веселой, очень веселой пирушке он познакомил меня с Антоном Павловичем Чеховым и с Гиляровским, бывшими в числе гостей. Для меня это было первое в жизни литературное знакомство.

Вокруг Белоусова всегда группировались интересные люди. В большинстве это были люди простые — крестьяне, ремесленники, мелкие служащие, рабочие, — но все они были так или иначе причастны к литературе. Так называемые «самоучки», по их собственному определению, образовали впоследствии «Суриковский кружок писателей из народа», из которого в свою очередь возник «Союз крестьянских писателей». Среди них я встречался у Белоусова с такими писателями, как Сергей Терентьевич Семенов, горячо рекомендованный Л. Н. Толстым, со Спиридоном Дмитриевичем Дрожжиным, со столяром Травиным, с Козыревым, с Леоновым, с сельскими учителями и учительницами, с актерами, изобретателями, журналистами, — начиная с никому не ведомых и кончая крупными именами. Белоусов был знаком с Толстым, Чеховым, Короленко, Горьким и с большинством известных писателей и знаменитостей своего времени, вел с ними переписку и оставил о многих из них интересные воспоминания.

Из опыта за полвека я вынес такое впечатление: кто с Белоусовым близок, от тех дурного не жди.

В марте 1902 года наш литературный кружок «Среда» решил товарищески справить двадцатилетие писательской жизни Белоусова. Собрались, как обычно, у меня в квартире наши друзья, человек сорок. В этот вечер впервые появился у нас на «Среде» Алексей Евгеньевич Грузинский, знававший Белоусова раньше и желавший принять участие в его празднике. К этому же вечеру я получил письмо из Ялты от А. П. Чехова, в котором он поручает мне поздравить «милого Ивана Алексеевича, которого он считает настоящим писателем, и писателем в своем роде единственным, и, кроме того, человеком очень хорошим». Больной Златовратский тоже прислал мне поручение передать Белоусову его заочный сердечный привет и искреннее пожелание всяких успехов в его дальнейшей литературной деятельности в том направлении симпатий и сочувствия к народу, которое, как писал Златовратский, «было всегда в его произведениях особенно привлекательно».

Знакомство с Грузинским было для меня приятным и, кроме того, полезным, потому что познания его в области литературы были значительны и он умел делиться этими познаниями с особой сердечностью и с заражающей слушателей любовью.

Начиная с белоусовского юбилейного вечера Грузинский стал бывать у нас почти каждую «Среду», и вскоре мы настолько сблизились, что перешли на «ты». И вот с тех пор в течение двадцати восьми лет, вплоть до его кончины, прожили в искренней приязни. К этому мудрому человеку, широко и многогранно образованному, с тонким пониманием художественной красоты и любовью к народному творчеству во всех его видах — в том числе к народной музыке, с огромными познаниями в области народной словесности, приятно было обращаться за советами, справками, беседой. Вся его жизнь протекала в Москве, в мире ученых, литераторов, педагогов, общественников и деятелей культуры и просвещения. Немало трудов в области научных исследований, биографий великих людей, критики, переводов и оригинальных сочинений, в прозе и стихах, оставил Алексей Евгеньевич. С увлечением и знанием дела работал он по русскому фольклору, редактировал знаменитые сказки Афанасьева, былины, собранные Рыбниковым, народные песни Шейна; его переводы некоторых арабских сказок из «Тысячи и одной ночи» могут считаться лучшими. Он разрабатывал архивы Л. Н. Толстого, Короленко и других писателей, работал и по западной литературе; переводил в стихах излюбленных им величайших поэтов Востока, как Фирдоуси, книгу X века «Шах-Намэ».

Воспитанник Московского университета, Грузинский был долгое время председателем старейшего литературного Общества любителей российской словесности. Нелегкая задача, хотя и почетная, выпала на долю Грузинского. В период его председательства был крепко поставлен вопрос о памятнике Гоголю в Москве — вопрос, застрявший ранее на многие-многие годы в канцелярских дебрях. В сущности все было готово: и проект скульптора Андреева и денежные суммы; недоставало только энергичного толчка со стороны общественности, а день столетия со дня рождения Гоголя приближался. И Грузинский этот толчок дал со свойственной ему прямотой. Всю эту тормозящую канцелярщину сдали под надзор общественного комитета, в который вошли профессора, писатели и художники, и через год, к юбилейному сроку, памятник был поставлен и торжественно открыт.