Александр Городницкий - «У Геркулесовых столбов...». Моя кругосветная жизнь Страница 51

Когда я размышляю об истоках фашизма, то всегда думаю о том, что это не могло бы произойти без преступного равнодушия тех людей, которых это как будто не касалось. И мне на память приходят слова из Мартина Нимеллера:

Полицейской машины рев по ночам,Звонки у соседних дверей.Когда брали евреев, я молчал,Потому что я не еврей.Когда коммунистов везли в лагеря,Молчал я, душою чист,Поскольку любому известно, что я,Конечно, не коммунист.Когда за католиками потомПришли через пару лет,Сидел я снова с закрытым ртом, —Ведь я не католик, нет.А ветер холодный выл за стеной,На Германию ставя печать.И когда пришли наконец за мной,Некому было молчать.

В последние годы во многих городах Германии была проведена специальная акция: в тех домах, где когда-то жили евреи, депортированные в лагеря уничтожения, по желанию жителей этих домов, в тротуар вмонтированы медные таблички с именами убитых людей, с датами их рождения и с датами депортации в лагеря уничтожения и гибели. Такие таблички есть и в Берлине, и в Гамбурге, и в других городах Германии. Когда люди ступают на эти таблички, то они поневоле вспоминают о погибших.

В краснокаменном гамбургском доме,Где недолгое время живу,Где улыбчивый старый садовникПостригает утрами травуИ сажает в газончике розы,Ежедневный верша ритуал,Я смотрю на таблички из бронзы,Запечатанные в тротуар.Проживали здесь прежде евреи.Их убила родная страна.Моет дождик и солнышко греетПозабытые их имена.Оглянись, торопливый прохожий,На оставленный мертвыми след:Готфрид Клеве, что года не прожил,Эльза Клеве двенадцати лет.Доктор Готлиб, заслуженный медик,Что на третьем живал этаже.Из живущих поныне соседейИх никто не припомнит уже.Был единый финал неизбеженДля детей, стариков и девиц.Адреса депортации те же:Аушвитц, Аушвитц, Аушвитц.Обещание новой угрозы,Раздувающей новый пожар,Эти десять табличек из бронзы,Запечатанные в тротуар.Мир устроен теперь по-другому,И живые живут для живых.Но когда выхожу я из дома,Я всегда спотыкаюсь о них.Я ступаю на них по привычке,Невеселым раздумьем томим:Заблестят ли такие табличкиПеред домом московским моим?

В ноябре – декабре 1998 года, во время концертных поездок по Германии, мне довелось побывать также в Дании и Швеции. Меня пригласил туда эмигрант из Польши Штефан Бург, живущий и работающий в маленьком университетском городке Лунд неподалеку от порта Мальме. Комфортабельный поезд «Томас Манн» долго втягивался в огромный паром «Ферри», следующий через серые датские проливы.

В Копенгагене нас возили по его окрестностям давние мои знакомые еще по Харькову Валентин и Алла Ровинские. Их семья как капля воды отражает причудливые пути нового Эксодуса российских евреев. Одни дети, выехавшие с ними в Европу, стали здесь лютеранами, приняв христианство, другие, переехавшие в Израиль, надели кипу и стали убежденными иудейскими ортодоксами. Впрочем, какая разница? Бог един.

Более всего мне запомнились два замка неподалеку от Копенгагена: знаменитый Кронберг в Эльсиноре – суровый и древний замок Гамлета, и королевский замок Фредериксборг, построенный в XVI веке. Они как бы создают странное двуединство: Кронберг для войны и смерти, Фредериксборг – для мира и жизни.

В целом же в Дании русских мало. Это или ученые, приезжающие по контрактам в известный институт Нильса Бора, или русские женщины, вышедшие замуж за датчан. Русскоязычная аудитория здесь формируется в основном за счет польских евреев, выдворенных из Польши при Гомулке и осевших в Скандинавских странах. Когда в первый свой приезд в Копенгаген я попал в дом к принимающим меня людям, я был убежден, что это поляки: у них были польские имена, они говорили по-польски, пели за столом польские песни. Оказалось, что это евреи, изгнанные из родной Польши и осевшие в Дании.

Кстати сказать, Польша была и остается традиционно одной из самых антисемитских стран в мире. Мой друг Мирон Гордон, бывший послом Израиля в Польше в 1989–1990 годах и неожиданно скончавшийся от внезапного сердечного приступа, рассказывал мне, что теперь в Польше евреев практически нет, а антисемитизм остался. Подпитывается он мифами о «страшных евреях», которые некогда мешали бедным полякам быть хозяевами в своей земле. Теперь, слава Богу, не мешают. Скорее наоборот, не менее миллиона евреев, в основном женщин, стариков и детей, стали удобрением для худородного польского подзола. И не без помощи поляков, жестоко расправлявшихся с беглецами из Треблинки, неоднократно учинявших еврейские погромы до прихода немцев и после их ухода и, наконец, беспощадно выгнавших евреев из страны, где их предки проживали веками.

В Гамбурге я познакомился с удивительным человеком – Меиром Строяковским и его женой Валентиной. Меир поведал мне трагическую историю своего деда – раввина, который был убит вместе с полутора тысячами евреев в польском городке Едвабне накануне прихода немцев. Когда наши войска покинули городок, а немцы еще не пришли, поляки собрали всех своих соседей евреев, около полутора тысяч человек, с окрестных городков и сел и сожгли их в нескольких овинах, а потом все это свалили на немцев. Сам Меир Строяковский чудом избежал мучительной смерти, поскольку его случайно не оказалось в это время в городке Едвабне. Однако там погибла вся его семья. Теперь эта позорная для Польши история стала известна всему миру благодаря книге американского профессора польского происхождения Яна Томаша Гросса «Соседи», которая вышла в Нью-Йорке несколько лет назад. В июне 2001 года я был в Едвабне с немецкой съемочной группой телеканала NDR. В эти дни сюда должен был приехать президент Польши Квасьневский, чтобы открыть памятный обелиск на месте гибели евреев. Меня удивил неприкрытый звериный антисемитизм местного населения. Какие-то мрачные личности следовали за нами с камнями в руках, грозя разбить телекамеру. «Пусть только президент уедет, – мы разобьем этот обелиск!», – кричали они. Еще бы – ведь у многих из них в домах до сих пор стоит мебель убитых их дедами евреев. Мэра Едвабне Кшиштофа, давшего нам интервью, в скором времени довели до того, что он повесился. Когда в Германии показали телефильм о трагедии в Едвабне, польское посольство в Берлине заявило протест, обвиняя авторов фильма в клевете.

…Стебли травы пробиваются из-под суглинка,В нынешнем веке минувшее так ли уж важно?В польской истории нету названья «Треблинка»,В польской истории нету названья «Едвабне».Мир убиенным, землей безымянною ставшим,Красным бурьяном встающим над склоном покатым.В русской истории нету названья «Осташков»,В русской истории нету названия «Катынь».Ветер в два пальца свистит, как раскосый кочевник.Дождик танцует по сумрачному бездорожью.Новые школьники новый листают учебник, —Новая кровь открывается старою ложью.

Что касается общности коммунистической и фашистской идеологии, на которую обратил внимание еще Василий Гроссман в своем романе «Жизнь и судьба», то она, увы, не случайна. Ефим Григорьевич Эткинд в своей книге о советской поэзии, сравнивая коммунистические советские и немецкие песни 30-х годов с нацистскими, пишет о их глубоких аналогиях: «Людоедские режимы обоих тоталитаризмов странно походят друг на друга». В марте 2001 года в Гамбурге в русском журнале «Гамбургская мозаика» я прочел статью моего давнего приятеля по Питеру, одного из первооснователей песенного клуба «Восток» Владимира Фрумкина, много лет живущего в Вашингтоне и работающего на радио «Голос Америки». Статья называется «Раньше были мы марксисты» и посвящена песенной связи двух социализмов. Оказалось, что в песнях гитлеровской Германии и сталинской России было немало общего, в том числе и прямые заимствования, которые, как правило, шли слева направо.