Борис Львов-Анохин - Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания Страница 51

Как-то они с Лизой купили ему в магазине чудный чешский плащ, и Олег в нем ушел по делам… В ту ночь он попал в вытрезвитель и пришел домой в шесть часов утра, заплатив там какие-то деньги. Пришел без плаща, без хороших наручных часов, без… Словом, он попал в руки каких-то подонков, которые напоили его, а в таком состоянии он уже терял представление о том, с кем имеет дело. Недаром он в своем дневнике пишет, что все эти страшные «сволочи-друзья» окружают его в такие моменты и он ничего не может сделать. Лиза на все это сказала:

— Ну, плащ — ладно, часы — ладно… Хорошо хоть ты живой пришел.

Когда он приходил удрученный и виноватый, тут уже просто нельзя было на него сердиться, потому что его было страшно жалко. Он казнил себя сам такими словами, каких мы даже вслух не произносили. Газета возникла тогда, когда мы еще не очень хорошо знали друг друга. Появившись стихийно, она просуществовала около года: с весны 1971-го по весну 1972-го. Помню, я припрятала все материалы, которые мы за этот год на нее накалывали. Была какая-то папка — не знаю, найдется ли она когда-либо еще, не знаю, почему она вообще пропала: хоть у меня и беспорядок, но все-таки я не выкидываю такие вещи. Но все это в свое время было на квартире у Павлы Петровны. Я никогда не забуду, как полные подшивки газеты «Правда» за все послевоенные годы по 1953-й включительно, собранные и размеченные моим отцом, она, не спросив никого, увезла к себе в Авангард и использовала «по назначению»… Так что с нашей газетой, конечно, могло быть что угодно, поскольку мы жили в этой люблинской квартире довольно долго. Эта папка могла там остаться и быть выброшенной. К этому там относились совершенно безразлично: какие-то старые обрывки, обрезки! Это не производило на них впечатления чего-то такого «настоящего», так что, к сожалению, вполне могло погибнуть.

(ИЗ ПИСЕМ)

Ничего не пишешь об Олеге, и нипривета от него. Забыл Оле Лукойе?Хорошо без тещи?

Я очистила себе зимнюю берлогу,все спустила в подпол — теперьнаведу там порядок, куплю тюфяки вознесусь где-то в октябре — ноябре!

Я оформила свой верхний этаж так,что вы будете умолять меня пуститьхоть на одну ночь — поспать судобствами!

Не будучи человеком многословным, Олег был меток на слова, прозвища и фразы в определенной ситуации. Как-то мы шли вместе по улице и увидели на витрине книжку Андерсена, которая называлась «Оле Лукойе». Он прочел заглавие, засмеялся и сказал:

— Ну вот… Оле Лукойе!

С тех пор я была названа этим именем и он иногда пускал его в ход, когда хотел пошутить или когда это было к месту. Под именем Оле Лукойе я осталась и в ленинградских телефонных книжках Олега начала 70-х годов.

В нашей жизни на улице Ленина с Лизой и Олегом вообще было много необычного (странного) и веселого (смешного). У меня, например, было оборудовано «спальное место» на антресолях в прихожей — очень уютное «помещение»: там у меня был положен тюфяк, потом я пристроила туда маленькую полочку с книжками, был там и ночник. Напротив этих антресолей находилось окно. Как раз на высоте моего «ложа» располагалась огромная форточка, поэтому там всегда поверху шел прекрасный свежий воздух.

Вся эта квартира на четвертом этаже после капитального ремонта дома вообще была какого-то невероятного вида. В прихожей был… подпол, а окно в коридоре, на которое выходили антресоли, начиналось от самого пола.

Залезала я к себе наверх по стремянке. Причем стремянка была настоящая, большая, с красивой лесенкой. К сожалению, мы ее подарили нашим родственникам, и там, у них на даче в Авангарде, она и осталась.

Никто никогда мою постель в комнате не занимал, не ночевал там, а я любила забраться наверх. Мне там нравилось. Там было очень уютно, причем со своей верхотуры я видела ребят и махала им рукой, когда они закрывали к себе дверь, тушили свет и засыпали. А я со своим ночничком читала допоздна…

После ужина мы все обычно расходились по своим местам и, когда я лезла наверх, Олег кричал:

— Свистать всех наверх!!!

Очень часто за мной туда прыгала Кенька и мы с ней вместе ночевали.

Самое интересное, что Олег мог прекрасно видеть мои акробатические трюки с антресолями, лежа на своей тахте в комнате, потому что двери в ней были зеркальные. Как-то, когда Олега еще не было, Лиза уехала на юг. Мы недавно с ней переехали в эту квартиру, и меня страшно раздражало, что двери в Лизину комнату были из прозрачного стекла, т. е. надо было вешать на них какие-то шторки. Практика жизни (во многих магазинах в то время были зеркальные двери) натолкнула меня на мысль. Тогда повсеместно имелись нормальные мастерские, куда можно было прийти, купить стекло или зеркало, вырезать такое, как тебе нужно, — и по форме и по размеру. Я отправилась в одну из них, подошла к какому-то парню и говорю:

— Вы знаете, мне нужно вставить зеркала в комнатные двери. Не сделаете ли вы мне, так сказать, частным образом?

Он записал мой адрес, пришел, все измерил — в итоге получилось четыре зеркала: с двух сторон каждой створки двери, поэтому если у ребят дверь в комнату была приоткрыта, Олежечка в зеркале видел меня, а я его. Мы махали друг другу ручкой, и это было очень смешно. Вообще придумка с этими зеркалами была хорошая, и Лиза это очень оценила, когда приехала: большого хорошего зеркала у нас дома не было никогда, а тут — как ни крутись — всегда в распоряжении четыре штуки. И Олегу очень нравилось по той же причине.

…Изредка, когда Олег бывал в очень хорошем настроении, приходя откуда-то, первыми он видел дома нас с Лизой (это было уже в квартире на Смоленском), а потом шел к комнате Павлы Петровны, приоткрывал дверь и говорил:

— Маманя! Ку-ку!..

Она на это обычно смеялась, не очень, правда, понимая, что это значит и как ей на это реагировать: то ли радоваться, то ли обижаться. Но это было, пожалуй, самое милое общение с матерью.

Вечером, когда наступало время ужинать, я или Лиза спрашивали:

— Олежечка, как ты — не хочешь есть?

На что он многозначительно молчал, а потом говорил:

— Ещщще нет…

Это означало, что уже приближается момент, когда он скажет:

— Метать все на стол!!!

Или «мечи на стол», если дома был кто-то один из нас. Тогда мы действительно шли и метали из холодильника все, что у нас было съестного.