Сергей Нечаев - Русская Ницца Страница 52

Процесс по шмидтовскому наследству большевики выиграли и получили огромную сумму. На изготовление красинских бомб, на подготовку налетов и грабежей шли морозовские и шмидтовские деньги. И возвращались с процентами».

Б. М. Носик в статье «Загадочная смерть в Каннах» пишет:

«Зная о предстоящем отъезде Морозова на Ривьеру, в Виши скоро нагрянул и сам Красин.'. Через неделю он объявился незваным и в каннском «Руаяль-отеле». Существуют два разных сообщения об этом визите. Согласно одному из них, «Савва отказал Льву Борисовичу в аудиенции». Согласно же рассказу родных Саввы (записанному в 1990 году на магнитофон американским историком Ю. Фельштинским в присутствии московского историка Н. Пирумовой), Морозов потребовал, «чтобы его ввели в курс дел»: «А дальше, когда он столкнулся как раз, может бьипь, со всякими проявлениями терроризма, то тут он и начал, может бьипь, спрашивать, а что, собственно говоря, почему, зачем, может быть, на этом он споткнулся».

Расходятся и версии убийства (или самоубийства). Их несколько. Красин утверждает в своих мемуарах, что он посетил Морозова только один раз. Но тут же, противореча себе, сообщает, что последний «взнос на партию» он получил с Морозова за два дня до его гибели. Значит, он все-таки был в Каннах?

По версии, изложенной в очень советской книжке внука С. Т. Морозова, Зинаиды Григорьевны не было в отеле в минуту гибели Саввы. Вернувшись, она увидела мужа лежащим на полу. Рядом лежал браунинг. Что стало потом с браунингом? Что выяснила французская полиция? Скорее всего, французская полиция, согласно живой и ныне традиции, старалась держаться подальше от чужих тайн. Ее делом было отправить труп на родину…

Версия близкой подруги вдовы Морозова, записанная много десятилетий спустя американским историком, выглядит совершенно иначе: «Я хорошо помню Зинаиду Григорьевну. Это была красивая представительная женщина…. Однажды она рассказала о трагических событиях, которые произошли в Каннах в мае 1905 года. Она была единственным свидетелем гибели своего мужа. Зинаида Григорьевна утверждала, что Савву Тимофеевича застрелили. Будучи рядом с комнатой, где находился муж, она услышала выстрел. От испуга на какое-то мгновение остолбенела, а затем, придя в себя, вбежала к нему. Через распахнутое окно она увидела убегающего мужчину».

Среди документов, отправленных тогда французской полицией в Россию, был кусочек картона с надписью «В моей смерти прошу никого не винить». Эксперт, недавно сличившая записку с письмами Морозова, пришла к выводу о «совпадении почерков», но отметила, что в записке «упрощенный вариант почерка». Полагаю, что таким специалистам, как Красин, при наличии целой коллекции морозовских писем и Горькому, и Андреевой воспроизвести «в упрощенном варианте» почерк «кандидата в покойники» было не слишком трудно.

Официальной полицейской (и большевистской) версией гибели С. Т. Морозова было самоубийство, но легко догадаться, что и французской, и русской полиции такая версия была наиболее удобна. Удобной эта версия оказалась также для бывшего премьер-министра С. Ю. Витте и товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского, приводивших ее в своих мемуарах, которые были написаны уже после октябрьского переворота. Как считает Джунковский, «С. Т. Морозов шел до того, что дал крупную сумму революционерам, а когда окончательно попал им в лапы, то кончил самоубийством». Но, похоже, дело-то было именно в том, что Савва не согласен был дать «крупную сумму», на которую рассчитывали Ленин и Красин: события последних месяцев подорвали его доверие к большевикам. Морозов поссорился и с Горьким, и с Красиным. Усложнились, видимо, и отношения с Андреевой.

В секретном донесении Департаменту полиции после похорон Морозова московский градоначальник граф П. А. Шувалов сообщал: «По полученным мною из вполне достоверного источника сведениям, покойный Савва Морозов находился в близких отношениях с Максимом Горьким, который эксплуатировал средства Морозова для революционных целей; незадолго до выезда из Москвы Морозов рассорился с Горьким, и по приезде Морозова в Канны к нему, по поручению Горького, приезжал один из московских революционеров, а также революционеры из Женевы, шантажировавшие покойного».

Чем можно было шантажировать Морозова, полиция не знает, но предположение о шантаже вполне здравое. Чем-то Савве должны были угрожать большевики, не только же браунингом и дальнейшим воздействием на его расстроенные нервы… Как закоренелые любители, поищем, кому могло быть выгодно убийство Морозова. И без труда обнаружим, что тому же Красину (в сговоре с которым был гуманист Горький). Раз Морозов не собирается отколоть крупный куш на ленинские дела «по-хорошему», придется пустить в ход «страховой полис». Оказывается, что у Андреевой был страховой полис «на предъявителя» — жизнь Саввы была застрахована на сто тысяч. Как попал этот документ в руки Андреевой, и не был ли он подделан или украден, зачем подписал себе Савва смертный приговор и сам ли подписал — этого я сказать не могу. Известно, что любовь зла…

По завещанию (нотариусом не заверенному) наследницей Саввы Морозова становилась после смерти его вдова (и его четверо детей), так что красинская операция по экспроприации денегубитого еще не была на этом закончена. Актриса судилась с вдовой покойного и его четырьмя сиротами. Вдова проиграла, и деньги через Красина (Андреева так и написала: «отдать деньги Л. Б. Красину») ушли к Ленину. Конечно, обращение к материалам московской судебной тяжбы о наследстве могло бы укрепить ту или иную версию загадочной смерти в Каннах, но большевики позаботились о том, чтобы все материалы из архива изъять.

Романист Марк Алданов написал позднее роман о самоубийстве Морозова. Подробностей про всю морозовскую операцию Л. Б. Красина, ставшего почтенным советским послом, Алданов, вероятно, не слышал. А скорее всего, она не соответствовала его творческой задаче.

Посочувствовав этому, в сущности, симпатичному мне Алданову, я набрал номер телефона, которым снабдила меня художница Ксения Кривошеина (брат Саввы Тимофеевича Сергей был женат на сестре министра Александра Кривошеина, Ольге Васильевне)… К телефону подошла живущая в Париже Мария Николаевна Ненарокова, в девичестве Карпова. Сестра Саввы Тимофеевича против воли родителей вышла замуж за молодого ученого Геннадия Федоровича Карпова. Их сын Александр Геннадиевич и был послан в мае 1905 года в Канны на помощь убитой горем вдове Саввы. Он взял на себя все хлопоты и доставил гроб с телом в Москву. «Кого же считал убийцей Александр Геннадиевич Карпов?» — спросил я у его племянницы. Вопрос был лобовой. И, надо сказать, Мария Николаевна не стала ходить вокруг да около.