Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме - Юрий Николаевич Крутских Страница 52

33

Погружение продолжается: новые заботы

С небольшим дифферентом на нос мы продолжаем медленно уходить в глубину. На какое-то время в отсеках вновь воцаряется мёртвая тишина. В первые минуты после погружения всегда возникает неясное ощущение тревоги: а всё ли правильно выполнено, не забыто ли чего? Потом, когда удостоверились, что всё идёт по плану, ничего страшного не произошло и вряд ли уже произойдёт, это ощущение постепенно рассеивается, и о том, что ты находишься глубоко под водой во враждебной среде, совсем перестаёшь думать.

Нависшая тишина ощущается прямо-таки физически. Робкие «потусторонние» звуки только подчёркивают её гнёт. Я сижу возле треснутого стекла глубиномера и наблюдаю за неспешным движением его стрелки вниз. Моё видавшее виды винтовое кресло сухо поскрипывает, когда приходится пошевелиться, я успокаиваюсь, и вновь устанавливается хрупкое затишье.

Временами слышно, как журчит, переливается вода за бортом, и что-то металлически позвякивает где-то внизу по правому борту. На поверхности из-за грохота дизелей этого обычно не слышно, но в подводном положении, когда лодка бесшумно крадётся под электромоторами, до слуха порой доносится нечто необычное. Прислонившись ухом к трубе торпедного аппарата (железо и вода — отличные проводники звуков), можно различить приглушенный клёкот гребных винтов за кормой, странные шумы, напоминающие кипение далёкого чайника или сухое потрескивание дров в костре. Вот он, рядом, — таинственный мир океана!

— Глубина тридцать метров! Продуть быструю! — звучит очередная команда центрального поста.

Продувается цистерна быстрого погружения. В надводном положении она должна быть всегда заполнена водой, чтобы в случае срочного погружения подводная лодка имела запас отрицательной плавучести и могла камнем уйти под воду. На тридцатиметровой глубине «быстрая» обязательно продувается, и подводная лодка становится невесомой, то есть переходит в состояние равновесия сил тяжести и плавучести. Дальнейшее управление ею по глубине осуществляется только с помощью горизонтальных рулей.

На тридцати метрах наметились места на корпусе, от которых с увеличением глубины жди неприятностей. Кроме некоторых давно сочащихся сальников забортных отверстий обнаружились и новые протечки. Сейчас самое время их нейтрализовать, пока ещё в отсеке ничего не промокло. Так как ни подтянуть, ни тем более заткнуть не получится, остаётся не раз проверенное народное средство: из скрученных в жгут одноразовых простыней громоздим сложные гидротехнические сооружения. Один край простыни крепится на проблемном клапане, по штоку которого в отсек поступает вода, другой отводится в сторону от кровати и опускается в ведро или, если простыню должным образом нарастить, сразу в трюм. В этом случае самое главное — сильно не дёргаться во сне и не раскидывать широко руки, а то тяжелая от солёной влаги ткань сорвётся с подволока и обрушится с холодным дождём на сонную голову.

— Глубина сорок метров, осмотреться в отсеках! — прерывая всеобщее оцепенение, вновь оживает громкоговоритель корабельной трансляции.

— Есть седьмой! — встрепенувшись, отзываюсь я.

Ну что ж, надо оторвать зад и немного поработать. Я встаю со своего скрипучего кресла и иду вдоль отсека, озираясь по сторонам. Внешне всё выглядит вполне благопристойно и даже обыденно. Личный состав клюёт носом на своих местах — сказывается ранний подъём и уже наметившаяся нехватка кислорода. Открываю узкий лаз в трюм. Так и есть, воды почти по щиколотку. Уже успела набежать, зараза. А ведь не далее как час назад мы её всю откачали и трюм высушили под ветошь! Но из-за такой мелочи нет никакого смысла тревожить командира и запускать помпу. Откачаем через пару часов, когда наберётся побольше. Поэтому с чистой совестью я докладываю:

— Центральный! Седьмой отсек осмотрен, замечаний нет, глубина сорок метров!

Возвращаюсь на своё место, вновь приклеиваюсь мокрыми трусами к липкому дерматину и, уставившись бессмысленным взглядом на глубиномер, продолжаю самоотверженно нести подводную службу.

Между тем мы уже на безопасной глубине. Сорок метров для подводных лодок таковой и является. Теперь даже самый большой супертанкер со всей своей немыслимой осадкой если и вздумает нас протаранить, как бы ни старался, не сможет нам навредить.

Ну вот, уважаемый читатель, вам и посчастливилось ощутить себя на какое-то время настоящим подводником. Если то, как выглядит процесс погружения изнутри, вас не сильно впечатлило, не расстраивайтесь. Я попытался описать рядовое погружение подводной лодки, месяц-полтора простоявшей в базе и вышедшей на неспешную недельную прогулку, чтобы окончательно не заржаветь. В боевой же обстановке, когда дело решают секунды, всё происходит гораздо быстрее. Хорошо отработанный экипаж буквально за минуту может исполнить команду «срочное погружение» и загнать подводную лодку на глубину. В этом случае всё выглядит намного проще, потому как произносится меньше слов и опускаются кое-какие промежуточные действия.

Между тем наша начавшаяся несколько минут назад подводная жизнь продолжается.

— Эх, скорей бы уже отбой тревоги!

Существует такое выражение: так есть хочется, аж переночевать негде — это полностью про меня. Уже давно наступило время ужина, и желудок начинает протестовать против такого вопиющего нарушения режима питания. Более того. Если сейчас снимут тревогу, то как раз начнётся моя вахта, в полночь сменюсь, и мало того что голодный, так ещё и действительно негде будет переночевать. К моей полке в кают-компании уже намертво прилипло туловище кого-то из «пассажиров», и едва ли оно оттуда отлипнет до самого возвращения на базу. Также совершенно бессмысленно надеяться, что среди ночи обо мне кто-нибудь вспомнит, побеспокоится и заботливо предложит свою койку.

Проблема где переночевать стала на сегодня и всю предстоящую неделю самой актуальной для большинства членов экипажа. Десять пассажиров, что ни говори, многовато для размещения в столь стеснённых условиях. Они же, никого не спросив, уже разлеглись по нашим местам, которые теперь стали считать своими. Комбриг на правах старшего начальника занял каюту старпома, старпом, соответственно, койку штурманов, которую они по-братски делили пополам. Не в том смысле, что спали на ней одновременно (пидорасизма, несмотря ни на что, у нас в экипаже, слава богу, не наблюдалось), а в смысле, что по очереди. Таким образом, кроме меня, своих законных лежанок лишились практически все офицеры корабля. Несколько скрасило ситуацию то, что в числе бездомных оказался и замполит. Но в отличие от всех остальных он был страшно этим доволен и горд, потому как смог лишний раз доказать свою преданность растянувшемуся на его койке начальнику политотдела.

Читатель помнит о злоключениях, выпадающих на долю ночного бродяги, рыскающего по отсекам в поисках пристанища. Романтика морских будней преподносит моряку-подводнику массу