Михаил Новиков - Из пережитого Страница 52

А тут пошла работа, пришла осень, и мой овес от ранней обработки и посева опять вышел лучше других. Туг уже увидели не одни старики, что Бог не наказывает за хорошую работу, и понемногу успокоились, и стали у меня перенимать и понемногу учиться.

Был еще старик Иван Иванович, которого почему-то звали Сверчком. Был он хитрым и скуповатым, хотя и любил выпить. Он первый додумался извлечь для себя выгоду из своего отношения к церкви и священнику. Увидавши на моем примере, что Бог не наказывает даже «отступников», он решил, что «за малый грех» и совсем ничего не будет.

Решивши так, он стал выжимать из платы священнику и за требы, и за домашние молебны и Христославление, давая ему вместо 50 копеек гривенник; вместо 20 — пять копеек или три. Но когда на Крещение ходили на Иордань с крестным ходом и святили воду, Сверчок первым после этого приводил на Иордань лошадей и поил их святою водой, а для коров таскал ведрами, что не нравилось не только священнику, но и всему народу.

— Смотрите, — говорили о нем, — как батюшке платить, так он дает три копейки с рубля, а как святою водой пользоваться, так он и лошадей приводит!

Но этого было ему мало, и он задумал нажить капитал, пьяненький он стал захаживать ко мне и толковать насчет псалмов и Священного Писания. Он сам читал когда-то Библию и считал себя за знатока в Писании. Но его привлекало ко мне не чтение Писания, а тайная надежда через меня нажить капитал. Он, как и другие, верил в темный слух о том, что я, отступивши от Православия, продал свою душу и мне за это Толстой платит 25 рублей в месяц. Моя кое-какая удача в хозяйстве от трезвости и трудолюбия объяснялась им по-своему и поддерживала уверенность в помощи мне со стороны. Будучи атеистом в душе, он также не прочь был продать свою душу и все разными намеками старался узнать от меня, есть ли такой порядок и верна ли такая сделка. Я с ним, конечно, смеялся на эту тему, но он не верил в мой смех и старался все больше и больше войти ко мне в доверие. Однажды он встретил меня на огородах (я вечером искал лошадей) и прямо приступил к делу.

— Ну, так как же, — сказал он, — я уже наполовину «ваш», а могу быть и совсем вашим, только как это насчет 25 рублей-то, верно ли это?

Чтобы вызвать его на большее признание, я притворился, что ничего не понимаю и равнодушно спросил: «Ты что это, занять что ли у меня хочешь? — так у меня таких больших денег не водится…»

— Я не шучу, — досадливо сказал он, — я и расписку подпишу своей кровью, только бы это надежно было.

Я рассмеялся и сказал ему в лицо, что если бы такие дураки и водились, которые бы покупали души, так нам с тобой за наши не дали бы и по три копейки, а не только по 25 рублей, ну а из таких денег и разговор заводить не стоит.

— Да ведь я тогда и Богородицу в дом не буду пущать, — поясняет он.

— Ну, это напрасно, не только Богородицу, но и нищих надо пускать и от них не запираться, — говорю я, — а Богородице, если Она придет, я и ворота растворю.

— Ну, с тобою пива не сваришь, — злобно сказал он, — а я думал, ты человек серьезный.

После этого он ко мне перестал ходить и долго злобился.

Глава 37

Беседа с миссионером

В августе этой же осени Тульский архиерей Парфений прислал ко мне миссионера для увещевания. Была еще уборка хлеба, мне было некогда. Мы сели с ним на завалинке, и я прямо поставил вопрос: в чем дело? Зачем я нужен? Миссионер видел мою досаду и усталость, но ласково заговорил:

— Я посетил вас по поручению владыки, чтобы узнать, какие у вас разногласия с Православной Церковью.

Я сказал, что, изучая Евангелия, я не нашел в них установления Христом никаких Таинств и догматов, а тем более понятия о Его Божественности или необходимости длинных молитв, всяких прошений, служб и обрядов, а потому и перестал все это признавать и в этом участвовать.

— Для меня, — говорю, — Христово учение есть простое нравственное учение о жизни: как и в каких случаях поступать с людьми, и в своей жизни, чтобы меньше грешить и больше быть полезным всем. По этому учению надо Богу служить не внешне: обрядами и песнопениями, а самою жизнью: чистой, трезвой, разумной и трудолюбивой, и не думать, что дурную и пьяную жизнь можно оправдать перед Богом молитвами, покаянием и службами. Попутно я привел много текстов из Евангелий в подтверждение своих мыслей.

— Все это приятно слышать, сказал он, вот только вы впадаете в ошибку в своем самомнении, признавая одну часть текстов и отрицая или не читая других.

И он стал долго и подробно, но очень неубедительно объяснять мне церковное понятие евангельских притч, поучений и изречений, на каких основывается церковное построение о Таинствах, догматах и ее иерархии.

— Мы, верующие, сказал он, должны верить всему Евангелию от крышки до крышки, а не выбирать из него только то, что кому нравится, не рыться в нем как куры и навозе. Для нас нет противоречий ни в таинственном смысле учения, ни во всем том чудесном, о чем повествуют евангелисты. Христос — Бог, и для нас все ясно и понятно. А коль скоро мы отвергнем его Божественность, тогда все сразу меняется и приходится выдумывать все свое и человеческое, чтобы совсем не отказаться от него. А это вот вы и делаете по своей гордыне и путаетесь в своих собственных выдумках.

Я сказал, что для нас Евангелие, это — сундук с добром. Мы его открываем и перебираем все его содержимое и находим, что одни вещи нам нужны сейчас, и мы их берем, другие будут нужны завтра, третьи понадобятся через год, четвертые пригодятся когда-нибудь. Но среди этих нужных видим много других, может быть и ценных и важных, но в которых мы не нуждаемся и не видим никакой возможности приложить их в обиходе жизни. Что нам с ними делать? Тоже брать? Но это значит обременять себя лишней заботой и хранением ненужных нам вещей и понятий, а потому и не берем. Мы полагаем, что на это добро и понятия у всех свои потребности и своя оценка нужного и важного. Ну и пускай каждый по-своему пользуется этим добром.

— Что вы, что вы, дорогой друг, — заволновался миссионер, — это же невозможно, это губит всякую организацию и всякое духовное единство в Церкви верующих. А ведь вы же читаете в Евангелии: «И да будет едино стадо и един пастырь».

— Вот и поговори с ним, вишь, он куда кидает, его семи толкачами не поймаешь в ступе, — сказал наш священник, — он умнее нас быть хочет.

Я сказал, что мы читаем и другое, более важное пожелание: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Но ведь мы же этого совершенства не знаем ни в себе, ни в других и не тяготимся своим несовершенством. Лучше бы было, говорю, достигнуть и этого совершенства, и этого единства, но пока его нет, не станем принуждать к этому никаким нажимом и насилием, а в этом есть большой грех от связи Церкви с государством, помогая одна другому, они доходят до тюрем, ссылок и всяческих притеснений.