Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья» Страница 53

— Восемнадцатый век, — уточнила Марина.

— «Три мушкетера» случайно не здесь снимали? — усмехнулся Высоцкий.

Марина покачала головой: «Съемки здесь обошлись бы продюсеру в копеечку».

Парадная лестница, мраморные львы, бронзовые ручки, анфилады комнат — справа и слева.

— Нам сюда, — негромко подсказала Марина.

Они стали подниматься по широкой лестнице на второй этаж. Таня-Одиль, умница, была само радушие: тут же и обняла, и расцеловала и, подхватив дорогого гостя за руку, увлекла за собой. Марина шла следом за ними и, раздавая поклоны гостям, слышала недоумевающий шепоток за спиной: «Боже, и что же такого она в нем нашла?..» Марина узнала голос, но не обернулась, продолжая шествовать по ступенькам и весело посматривая на Володю, который с нескрываемым озорным любопытством озирался по сторонам. Слышал ли он то гнусное шипение? Наверняка. Да бог с ними. Он, смешной и непосредственный, ведь рассчитывал на домашнюю обстановку, дружескую компанию, посиделки, как там, у них на Матвеевской или у Абдуловых. Даже оделся привычно: джинсы, курточка. А тут…

На следующий же день они отправились в «шоп-тур» по лучшим парижским магазинам. Накупили целую кучу самых модных вещей, костюм, рубашки, туфли на платформе. И странно: почувствовали легкость на душе. Когда возвращались домой, Марина, сидя за рулем, посмеивалась и тихонько напевала: «Я платье, говорит, взяла у Нади. Я буду нынче, как Марина Влади…» Высоцкий глядел на нее и улыбался. И дела им не было до того, что кто-то без устали попискивал вослед: «Марина таскает Володю по дорогим парикмахерским и бутикам, одевает и стрижет, как ей самой нравится. Он уже напоминает суслика…»

Почти два с половиной года они терпеливо ждали, пока перед ними, точнее — перед ним, поднимется к небу, словно сдаваясь врагу, полосатый пограничный шлагбаум, открывая дорогу на Запад. Вначале Высоцкий даже не осмеливался заикаться о возможности свободного выезда на «побывку» к жене. Знающие люди предупреждали: откажут раз — считай, что навсегда; подожди, не бузи, не высовывайся, пусть привыкнут к твоему новому статусу.

Вот какое время было раньше,такое ровное — взгляни, Алиса…

А потом, когда уже решились, когда все предварительно проговорили-обсудили все с теми же «полезными людьми», когда «прокачали» все возможные варианты, началось то, о чем ни он, ни она даже не догадывались. Заявления, анкеты, служебная характеристика, медицинская справка, справка из домоуправления, само, собственно, прошение-приглашение: «Я, нижеподписавшаяся, Марина-Катрин… приглашаю на полное материальное обеспечение своего мужа, Высоцкого В. С. …»

И все равно дни тянулись за днями, недели за неделями, но никто из чиновников не смел и не собирался взять ответственность на себя и сказать окончательное: «Да». На кой, спрашивается, ляд рисковать, не из любви же к искусству?

Доброжелатели в Москве и в Париже, не сговариваясь, дали верный совет, и Марина, отбросив сомнения и гордость, обратилась за помощью к президенту общества дружбы «Франция — СССР» Ролану Леруа (сама она курировала в этой почтенной организации вопросы культуры). Мсье Леруа оказался деловым человеком. Он быстро вник в ситуацию, снисходительно улыбнулся и тут же договорился о встрече с Жоржем Марше, генеральным секретарем Центрального Комитета Французской компартии. Но прежде чем отправиться на рандеву с товарищем, Леруа дотошно, в подробностях расспросил Марину о ее недавней встрече в Париже и общении с Леонидом Ильичом Брежневым.

— Но вы же тоже были на этом посольском приеме с активистами нашего общества…

— Ну и что! Быть-то я был, но ведь разговаривал товарищ Брежнев именно с вами. И выпивали тоже…

— Помните, после официальной части, как обычно, был фуршет, — начала вспоминать Марина. — У меня в руках был бокал с шампанским, у Брежнева — рюмка с водкой. Он подошел ко мне. Улыбаясь, порекомендовал для поднятия настроения выпить водки, эдак «граммов 100 или 150». Когда я отказалась, он сказал: «Ну, тогда уж лучше чай!» Все вокруг рассмеялись. Вот и все общение. Да, а через день мне домой привезли расписной электрический самовар — подарок генсека… Вот, в общем-то, таково было общение. А еще у меня осталась фотография на память.

— Этого вполне достаточно, — смекнул мсье Леруа, за долгие годы научившийся до тонкостей разбираться в советской «технологии принятия ответственных решений».

Словом, вскоре Владимир Высоцкий стал «выездным». А снимок улыбающейся Марины рядом с самим Леонидом Ильичом Брежневым для них стал чем-то вроде чудодейственного пропуска по всему Советскому Союзу с красной полосой наискосок и магическими словами «Проход всюду».

«Может быть, нескромно это говорить, — как-то сказала Марина, — но я помогла ему открыть какой-то мир, который он, конечно, не смог бы открыть без меня…»

Если в России Владимир стремился познакомить Марину с людьми, которые ему самому были по-настоящему интересны и дружбой с которыми он гордился, то во Франции они, естественно, поменялись ролями. И уже Влади определяла круг новых знакомств мужа. Ей очень хотелось, чтобы о нем узнало как можно больше людей, чтобы его полюбили, чтобы восхищались им так, как она.

— Ты собираешься здесь работать? — в первый же день в Париже робко поинтересовалась она.

— Буду. Хочу. Намереваюсь. В общем, поглядим, разберемся, — бодро ответил Высоцкий. — А что?

— Значит, тебе нужно рабочее место, — рассудительно сказала Марина, что-то уже прикидывая в уме.

Весь следующий день они разбирали хлам в одной из комнат. Перебирали старые журналы, совершенно ненужные газетные вырезки, скопившуюся почту, безжалостно выбрасывали в пластиковые мешки причудливые безделушки, какие-то сувенирчики, даже слегка поцарапанные диски, глядя на которые Высоцкий цокал языком и приговаривал: «Ты представить себе не можешь, что сказали бы о нас с тобой пацаны, которые у „Мелодии“ на Калининском „The Beatles“ или „Deep Purple“ из-под полы приторговывают, увидев, чем мы с тобой тут занимаемся! Страшно даже повторить!»

Но все-таки устроили наконец Высоцкому «рабочее место», установили стереосистему, вот ручка и бумага, все чисто и просторно.

«Володей восхищалась вся моя родня, — получив возможность демонстрировать всем „живого“ мужа, Марина была счастлива, — все мои парижские знакомые и, как ни странно, даже те, кто никогда не был связан с Россией, с Советским Союзом ни в каком смысле: ни по языку, ни по политическим условиям. Его песнями у нас заслушивались».

Да что там заслушивались — сами заводились. Когда он пел «На Большом Каретном», ему дружно подпевали и Одиль, и Элен, и Марина…