Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском Страница 54

Впрочем, однажды какое-то замечание Виктора Штерна показалось Либерману интересным, и в награду он подарил нам одно из своих живописных полотен.

Сердцем дома была просторная гостиная с камином. В углу у окна размещался круглый стол со стеклянной столешницей, за которым могли усесться не более восьми человек. Так что большие приемы устраивались а la fourсhette.

Дом был обставлен просто. Внутри все белое: белые стены, белые полы, белая мебель, белые ковры, белые рамы зеркал. Даже телевизор белый. Единственные цветовые пятна в гостиной – розы в напольных вазах и живопись: картины Алекса, оригиналы Брака и Пикассо. Две стены дома – стеклянные, и кажется, что гостиная и природа за окном представляют собой единое целое. С одной стороны – вид на их английский парк со скульптурами Либермана, с другой – на сад, в котором высажены двести пятьдесят кустов роз. Рядом с домом – бассейн с подогретой соленой водой, который Татьяна на итальянский манер именовала «писиной». А вдали куда хватает глаз – голубые холмы и гуляющие олени. По вечерам особо любопытные из них подходили к дому и заглядывали в окна. Кроме них, самих Либерманов и их гостей, в поле зрения не было ни одной живой души.

Впрочем, гости не переводились. С 1980 по 1990 год приемы проходили в Либермании, ставшей неким художественным салоном, куда приглашались художники, писатели, поэты, известные дизайнеры. Среди них – и соседи, нью-йоркские знаменитости, и международные звезды. Бывали писатели Стайрон, Артур Миллер, Том Вульф, Гор Видал, Франсуаза Саган (прямо из Парижа, откроешь крышку – пар). Приезжали «галерейщики», греческие миллиардеры Гулантрисы (в прошлом друзья Онассиса и Марии Каллас), дизайнеры Ив Сен-Лоран, Оскар де Ла Рента. Бывал и Генри Киссинджер с женой Нэнси. Он был похож на вялого и угрюмого филина.

Часто появлялась светская львица, дизайнерша баронесса Дайана фон Ферстенберг, которая так любила Либерманов, что даже детей своих назвала Татьяна и Алекс. Познакомившись в Либермании с Бродским, баронесса совершенно потеряла голову. Восторгалась его пиджаками и туфлями, говорила с ним «об умном», флиртовала и зашла так далеко, что прочла несколько его стихотворений (разумеется, по-английски). Иосиф излучал ледяное высокомерие – он терпеть не мог суетливых брюнеток и откровенно это демонстрировал.

Бродский (как и Татьяна Либерман) не снисходил до того, чтобы скрывать свои чувства. В первые же минуты знакомства с новым человеком было ясно, есть у него шансы и в будущем «быть с Иосифом знакомым» или он «обречен».

Благодаря Шмакову в Либермании устраивались царские пиры. Гена создавал немыслимые шедевры, которым позавидовали бы лучшие французские повара.

По уикендам Гена готовил нечто невообразимое и во время стряпни включал на полную мощность Марию Каллас. Сочетание итальянской оперы и американского рока, несущегося из студии, создавало, мягко выражаясь, своеобразный звуковой фон, требующий крепкой нервной системы...

Перед самым приездом гостей утомленный стряпней Шмаков разваливался отдыхать в гостиной, на белом диване, в пропотевшей футболке, шортах и кедах с развязанными шнурками. Мольбы Татьяны переодеться к столу встречали яростный отпор: «Я, кажется, в штанах, но если мой вид тебя шокирует, могу вообще не выходить». (С Татьяной Гена был на ты.) С этими словами наш enfant terrible удалялся в свою комнату, хлопал дверью и закрывался на ключ.

Татьяна посылала меня уговорить его побриться и надеть брюки. «Только, пожалуйста, деликатно, чтобы не обидеть».

Я подходила к его комнате и «деликатно уговаривала» за дверью: «Генка, что за хамство? Какого хрена ты вы...бываешься? Чего измываешься над стариками? Посади свинью за стол...» Дверь открывалась, и брюки надевались.

Шмаков вел себя так инфантильно из-за мучивших его комплексов: он-де бедный русский эмигрант, взят из милости в богатый дом и готовит для хозяев... Поэтому пусть знают, что плевать он хотел на «звездных» гостей.

Эту особенность – «плевать на звездных гостей» – еще в 1965 году отметил Яков Гордин в посвященном Гене стихотворении.

Тот, кто о власть слегка потерся, —Тому, конечно, невдомек,Что наше тонкое фрондерство —Убитой гордости комок.<...>Зачем плюмаж на треуголке?Будь зыбок, мыслящий тростник.Так упоительно и горькоВеликих мира подразнить.«Памяти птицы»

Алекс и Татьяна обожали Гену, восхищались его энциклопедическими знаниями, ценили в нем чувство юмора и безупречный литературный вкус. Его умение сделать лучший в мире кокиль или буйабес оказывалось всего лишь приятным добавлением к «алмазным россыпям знаний».

Алекс был к поэзии равнодушен, но Татьяна любила и прекрасно знала Серебряный век. Знаток русской поэзии Шмаков обладал феноменальной памятью. Так что эти двое нашли друг друга. Вместе они являли собой примечательную картину: в шезлонгах, среди розовых кустов, с видом на необъятные американские дали, – они часами читали наизусть Блока, Анненского, Гумилева, Мандельштама, Ахматову и Цветаеву. Не был забыт и Маяковский. А когда к ним присоединялся Иосиф, Татьяниному счастью не было предела.

С появлением Бродского, Барышникова, Шмакова, Лены Чернышевой и Штернов в Либермании образовался устойчивый «русский круг». Татьяна никогда не любила английский язык, дома с Алексом они говорили либо по-русски, либо по-французски. С нашим появлением русский все больше и больше входил в обиход. Друзья Алекса и Татьяны не без ревности шутили, что Либермания стремительно «обрусевает» и становится похожей на русскую дачу из чеховской пьесы – с долгими застольями, водкой из морозилки, пельменями, чаями с вареньем, спорами о литературе и разговорами «за жизнь». Правда, в штате Коннектикут ощущалась нехватка черного хлеба, кислой капусты и русской селедки. Доставлять их в Либерманию из Бостона было нашей приятной обязанностью.

Элегантный, гостеприимный дом посреди американских просторов, голубой бассейн, розовый сад, книжные новинки в «диванной», изысканная кухня – все это делало Либерманию настоящей райской обителью. Мы посвятили ей и ее владельцам так много стихов, частушек и песен, что хватило бы на целый поэтический сборник. Вот один из моих шедевров:

* * *Если с овчинку вам кажется небо,Если вас мучают страхи и мании,Бросьте в котомку рыбешки и хлеба,Двигайтесь в сторону Либермании.Мчитесь вперед по полям и дорогам,Сквозь города и леса пролетая,Мчитесь без страха по горным отрогам,Беды свои позади оставляя.Ждет вас искусство: скульптуры, картиныВ розовых райских садах утопают.Синие воды соленой писиныНегу блаженную вам обещают.Льется вино из хрустальных графинов,Песнь задушевная сладко поется,Спится без снов на пуховых перинах...«Ах, повторите, как место зовется?»Нет, не ищите на карте названия,Тайный оазис – моя Либермания!

Роскошный образ жизни и обслуживающий персонал – садовник, горничная, шофер, живущая медсестра, два инженера для расчетов устойчивости либермановских гигантских скульптур – стоили астрономических денег.