Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме - Юрий Николаевич Крутских Страница 54

Причина такой хандры известна пока только мне. Перед погружением в суете сборов он забыл на мостике сумку вахтенного офицера. В этом брезентовом мешочке помимо бинокля, ракетницы, дюжины патронов к ней и прочего казённого имущества, находящегося, кстати, у меня в подотчёте, осталась и его частная собственность — часы «Командирские».

Сказать, что он ими очень дорожил, значит ничего не сказать. Он не расставался с ними никогда: ел, спал и даже купался с ними в море. Часы были действительно хороши: противоударные, водонепроницаемые, Чистопольского завода, с силуэтом подводной лодки на светящемся в темноте циферблате и, что особенно ценно, — с дарственной надписью командующего ВМФ. Штурман наш был высококлассным специалистом и заслуженно получил их из рук самого главкома.

Мне с моими потерями особенно переживать не за что: бинокль и ракетница после всплытия будут промыты пресной водой и просушены под вентилятором. Размокшие картонные трубочки сигнальных патронов выброшены за борт и списаны с лицевого счёта как израсходованные во время учений боеприпасы. А вот штурману есть от чего расстраиваться — с часами такой фокус не пройдёт. Представляя, как лежат они сейчас на затопленном мостике и испытывают натиск возрастающего давления воды, он всё больше и больше мрачнел. Речь замполита воспринималась им как нудное жужжание назойливой мухи, от которой, к сожалению, невозможно отмахнуться. Но нет худа без добра: у штурмана появился реальный шанс узнать, до какой же глубины эти чудо-часы окажутся водонепроницаемыми.

— И как это я дал маху?! — изводил он себя бессмысленными терзаниями. — Дарственные! Кровью и потом заслуженные! Какого чёрта я их вообще туда положил?

А между тем зама, что называется, понесло. Чувствуя слабость противника и видя его явное нежелание ввязываться в спор, он всё глубже и глубже забирается в дебри. Слова обрушиваются на головы мирно жующих слушателей тяжеловесными глыбами:

— Инерция экстенсивного роста… идейные и нравственные ценности… улучшение комплекса качественных показателей… конструктивный анализ назревших проблем… необходимость кардинальных изменений… энергия революционных перемен…

Способность зама говорить туманно и вычурно была хорошо известна всем. Он мог часами читать свои проповеди в любом месте и на любую тему, нисколько не беспокоясь о том, есть у присутствующих желание и время его слушать или нет. Бывало, остановив ни в чём не повинного матроса, хотя бы даже по неотложным делам спешащего в гальюн или ещё куда, зам два часа терзал его своими разглагольствованиями и, как мы помним, из-за этой своей вредной привычки однажды сильно пострадал. После того как негодяй Рожкин нагадил ему на голову, зам сильно разочаровался в романтике подводной службы и начал усиленно подыскивать себе тёплое местечко на берегу. Кроме того, он стал чрезвычайно осторожен. Подходя к злополучному трапу, зам лез в его шахту не иначе, как убедившись, что над головой никого нет. Этим он порой очень задерживал движение личного состава наверх по сигналу большого сбора, когда покинуть подводную лодку надо как можно скорее.

Но, даже тяжко пострадав таким образом на службе Родине, зам меньше говорить не стал. Перенесённое потрясение не излечило его от привычки приставать к людям с нудными нравоучениями. Единственным, кто мог вести с ним борьбу на равных и вовремя усмирять пыл неиссякаемого красноречия, был штурман.

— Да что Вы на меня накинулись, уважаемый Андрей Николаевич! Кто тут с вами спорит? — не выдерживая замовского напора, штурман наконец выходит из оцепенения. — Что вы меня за советскую власть агитируете? Я же всеми своими пятью конечностями единогласно «за»! Лишь бы мир был во всём мире!

Услышав голос штурмана, присутствующие несколько оживились: судя по интонации и по тому, как плотоядно он посмотрел на зама, представление обещало быть интересным.

— Мне-то что? Мне и так неплохо живётся! — продолжал штурман, отхлёбывая из стакана. — Тепло, крыша над головой есть…

Воздев глаза, он любовно посмотрел на шершавый подволок кают-компании и даже легонько постучал по его пробковому покрытию костяшками пальцев.

— Родина кормит, поит, даже деньги кое-какие подбрасывает. А то, что на них ни хрена не купить, в магазинах шаром покати, — это другой вопрос, но это такая мелочь по сравнению с «ускорением», «новым мы́шлением» и этими, как их… А! Консенсусом и плюрализмом в придачу. Клянусь седой бородой Карла Маркса, «третьим интернационалом», его «Эрфуртской программой» и последним надеждами на мировую революцию всего прогрессивного человечества, что самое «лучшее» ещё ждёт нас впереди!

— Не понимаю я, уважаемый Максим Борисович, Вашего сарказма! — в порыве благородного негодования раздувает ноздри зам. — При чём здесь пустые магазинные полки и временные трудности материального плана? Зачем на них делать акценты? Это всего лишь одна из тех проблем, которую в числе прочих в ближайшие годы придётся решать нашей партии…

— А я не понимаю Вас, уважаемый Андрей Николаевич! Притворяетесь Вы или на полном серьёзе говорите? Неужели на самом деле верите всему, что Горбачёв с трибуны заливает? Неужели и сами думаете, что всё происходящее действительно идёт нам на пользу? Слишком у Вас какое-то радужное восприятие текущего момента получается! Вы бы лучше, как это сейчас принято, в духе плюрализма и гласности, положа руку на сердце, хоть раз в жизни правду сказали.

— Я коммунист! — с достоинством отвечает зам. — И я верю лидеру нашей партии! Лично у меня нет никаких сомнений в том, что мы находимся на правильном пути, и все доставшиеся нам от периода застоя проблемы в скором времени будут решены.

— Ничего вы уже не решите — время упущено, да и решать никто ничего не собирается… Пи@дёж один и позёрство… — размешивая ложечкой сахар в стакане, задумчиво произносит штурман, затем, словно собравшись с мыслями, продолжает твердо и решительно:

— Этим надо было заниматься в самую первую очередь, до начала… этих ваших идиотских экспериментов с демократией! Не с водкой в восемьдесят пятом году надо было начинать бороться, а экономику из кризиса выводить, народ накормить, удовлетворить его тогда ещё скромные потребности… Но вожжи ни в коем случае не отпускать! Давая сейчас одичавшему за годы всеобщего дефицита населению свободу, вы джинна выпускаете из бутылки, вернее, уже выпустили, и назад его теперь не загоните, — штурман грозит перед носом у опешившего зама пальцем и, не давая ему опомниться, продолжает:

— Основная масса гегемона сегодня за кусок колбасы, за паршивенький двухкассетник да драные джинсы на