Максим Чертанов - Дюма Страница 54

18 сентября его посадили на 15 суток. Причина: давно не ходил на учения Национальной гвардии (там больше ничего интересного не было, к тому же гвардейцев отправляли на подавление «беспорядков»). Сидели прогульщики в нестрогой тюрьме де ла Форс, куда пускали посетителей; там Дюма написал серию памфлетов о литературных критиках и очерк «Мои невзгоды в Национальной гвардии» (опубликован в «Веке» в 1844 году): восстания 1830 и 1832 годов, Кавеньяк, Бастид, Араго, Каррель — о всей четверке с прежней, пробужденной смертью Карреля любовью. «Лучше я буду 20 раз в год сидеть в тюрьме, чем быть частью войска, которому могут приказать завтра стрелять в людей, чьи взгляды я разделяю или, по крайней мере, симпатизирую им…» Ходили к нему Ида, графиня Даш, Фердинанд не пришел, зато навещал новый друг, с которым его познакомил Теофиль Готье, — Жерар де Нерваль (Жерар Лабрюни, 1808–1855), «проклятый» поэт, романтик и мистик, одержимый смертью. Был он, как потом оказалось, психически болен, и общаться с ним бывало сложно, но Дюма к нему сильно привязался: «Жерар не принадлежал ни одной стране, ни одной эпохе… Он всегда жил между мечтой и реальностью, гораздо ближе к мечте, чем к реальности». Нерваль предложил писать либретто оперы «Пикилло» на музыку Ипполита Монпу. Герой — юный воришка, влезающий в чужие любовные интриги; Дюма «попытался материализовать эту историю, неуловимую, воздушную, затем… перенес действие из Индии в Испанию… Забрав из рук Жерара все, что касалось прозы… оставил ему область поэзии».

Написать-то можно, но где ставить? Кронье, директор «Комической оперы», отказал: чересчур сложно. Французский театр интересовался драмой о Калигуле, она соответствовала его стилю, но оперетт не брал. Опять возникла мысль о своем театре. 27 октября Гюго, Дюма и Делавинь написали министру внутренних дел: у мелодрамы и водевиля есть десять театров, а у серьезной драмы нет театра и надо создать «Второй Французский театр». Пока ждали ответа, разыгралась очередная политическая драма: Луи Наполеон, чьей матери Дюма давал советы, вновь сделал попытку захватить власть. Его сторонник, отставной офицер Персиньи, приехал в Страсбург и подбил нескольких офицеров на участие в заговоре, 30 октября молодой Наполеон явился в казармы в дядиной треуголке, но его арестовали; Луи Филипп выслал его в США, соучастников отдал под суд, но они были помилованы — «каждое реакционное правительство хорошо понимает, что республиканцы его единственные реальные враги», а это так, забава. Дюма вроде бы не проявил к этой истории интереса, но, возможно, она подтолкнула его к тому, чтобы заняться настоящим Наполеоном. Историк Эдмон Меннеше задумал печатать подарочное издание «Жизнь замечательных людей Франции». Почему такую личность, как Наполеон, он дал Дюма, еще не зарекомендовавшему себя как прозаик или историк? Ему понравилась «Галлия и Франция»: человек пишет ясно, логично, репутация у издателей хорошая, рукописи сдает в срок. Дюма написал для «ЖЗЛ Франции» шесть очерков о Наполеоне, работу назвали школьнической, хотя жанр отчасти это предполагал. Но это была только первая проба.

Об учреждении нового театра хлопотали многие, правительство дало разрешение и подарило пустующее здание (зал «Вентадур») Атенору Жоли, бывшему типографу. Дюма возлагал на это дело большие надежды, но двигалось оно медленно. Жюль Леконт, которого Дюма когда-то выручал, в Бельгии опубликовал под псевдонимом «Ван Анжельом» «Записки о французских писателях» с оскорблениями, в том числе и в адрес благодетеля: «Имя г-на Дюма звучит сегодня лишь в театриках, где играют водевили». За Дюма вступился критик Роже де Бовуар, сам он, вопреки обыкновению, даже не ответил. Он переделывал либретто для покойного Беллини в прозаический текст — «Паскаль Бруно». Герой на свадьбе убивает жениха любимой (служанки в доме графа, на которой ему не дали жениться), та сходит с ума и умирает, он винит во всем дочь графа Джемму; пробравшись к ней ночью, обривает ей голову, а сам с другим бедняком, арабом Али, уходит в разбойники; власти его ловят и отрубают голову, а Али убивает Джемму. «Князь склонился над кроватью — ему хотелось получше рассмотреть Джемму. Она лежала на спине, грудь почти обнажена, вокруг шеи обернуто кунье боа, темный цвет которого превосходно оттенял белизну кожи. Князь глядел с минуту на эту прекрасную статую, но вскоре ее неподвижность поразила его; он наклонился еще ниже и заметил странную бледность лица, прислушался и не уловил дыхания; он схватил руку Джеммы и ощутил ее холод; тогда он обнял возлюбленную, чтобы прижать ее к себе, но тут же с криком ужаса разжал руки: голова Джеммы, отделившись от туловища, скатилась на пол». Головы, головы, мешки сочащихся кровью голов…

«Паскаль Бруно» печатался в «Прессе» с 23 января по 3 февраля 1837 года, после того как автор вновь отсидел 15 суток за прогул учений (и дописал за эти дни «Пикилло»). Теперь он сосредоточился на «Калигуле» — Французский театр так ждал этой пьесы, что даже согласился принять в труппу Иду. Тема — раздолье, вот уж где кровь и смерть, но работа шла как никогда тяжко: писать нужно в стихах, он от этого отвык, надо перелопачивать массу литературы; он взял в помощники безотказного Буржуа, который и придумал любовную историю: племянница Калигулы Стелла стала христианкой и невестой галла Акилы, Калигула ее похитил, Акила организовал заговор, но был убит, как и Стелла, потом Калигула пал от рук заговорщиков (это уже не выдумано), с которыми, в свою очередь, расправилась Мессалина, жена ставшего императором Клавдия. Буржуа предлагал обычную трактовку Мессалины: абстрактное языческое зло, коему противостоит христианка Стелла. Дюма это было скучно: политические деятели в его работах руководствовались политикой, а не абстрактной тягой к «злу», и Мессалину он написал рассудительной женщиной: она понимает, что не может управлять Калигулой, но может управлять Клавдием, и интригует исключительно ради власти. Он создал много подобных женщин (самая известная — Екатерина Медичи), и они выходили у него одна краше другой, хотя в жизни он, насколько известно, с подобными характерами не сталкивался. «Чистые девушки» удавались куда хуже. Да и кому, кроме Льва Толстого, они удавались, эти скучные девушки?

8 мая — очередные 15 суток, после этого от него отстали. Мучился с «Калигулой» — какая там легкость пера, он над этой пьесой сидел больше полугода, отвлекаясь лишь на «Пикилло». Предлагали соавторство — отказывался. Начинающему драматургу Дюрангену, который просил поправить его пьесу: «…в любом случае, сударь, я не стал бы Вашим соавтором. Я отказался от таких работ, которые низводят искусство до ремесла; и, кроме того, сударь, Ваша пьеса либо хороша, либо дурна. Я еще не прочел ее, но разрешите мне, быть может с излишней прямотой, сказать Вам, как я понимаю этот вопрос: если она хороша, к чему Вам моя помощь и тем более соавторство? Если же она дурна, я не настолько уверен в себе, чтобы полагать, что мое участие ее улучшит…»