Юрий Гавриков - Че Гевара. Последний романтик революции Страница 55

Когда я подошел снова к Че через некоторое время, он, хитро улыбаясь, сказал мне:

— Спасибо тебе большое за очень точный перевод.

Увидев на моем лице недоумение (как он мог определить точность?), Гевара добавил:

— Я это понял по лицу твоего министра и по тому, как он поспешно ретировался... К счастью, я эти дни много думал над этими вопросами, так как получил просьбу от старого знакомого из уругвайского еженедельника «Марча» («Марш». — Ю.Г.) высказаться по ним в статье.

Я поблагодарил Гевару за оценку моего труда «толмача» и попросил сообщить мне, если будет можно, в каком номере журнала появится его статья.

— Кто знает, появится ли и когда. Я тебе пришлю копию, когда она будет готова...

Копию он не прислал, так как через несколько дней улетел за рубеж в командировку, а вскоре уехал в Москву и я...

Уже после смерти Гевары, когда я приехал на остров в 1972 году, мне подарили двухтомник его сочинений, в котором была помещена и эта статья[278].

Многое из того, о чем Че говорил советскому чиновнику, было и в этом материале. Но кое-что (из того, что не говорилось) мне хочется привести здесь в кратком изложении.

«Реалистическое искусство XIX века, — отмечал Э. Гевара, — ведь тоже было классовым, может быть, даже более классовым, нежели искусство декаденствующего XX века, в котором проглядывала тоска человека по отчужденной собственности... Конечно, нельзя противопоставлять соцреализму так называемую полную свободу, хотя бы потому, что ее еще нет и быть не может до полного развития нового человеческого общества. Но это не означает, что следует осуждать все художественные формы, последовавшие после середины XIX века, «с высоты папского трона неоспоримого реализма», что было бы равносильным впасть в прудонистское заблуждение и призывать к возвращению в прошлое.

На Кубе, указывает Гевара, мы не впали в заблуждение относительно непременного реализма, но зато больны другим, противоположным недугом. И он от непонимания необходимости воспитания нового человека, который бы не представлял как идеи XIX века, так и нашего (имеет в виду XX век. — Ю.Г.), больного и деградирующего». Эту мысль Че завершает главной своей мечтой: «Человека XXI века должны мы создавать!»

И снова, как в музыкальном каноне, мечтатель опять обращается к основной теме:

«Вина многих наших интеллектуалов и людей искусства кроется в их «первородном грехе» — они не подлинные революционеры. Мы можем привить вяз на грушевое дерево (здесь обыгрывается испанская поговорка «просить груш у вяза», т.е. ожидать невозможного. — Ю.Г.), но тогда одновременно нужно сажать и грушевый сад. Будущие поколения придут свободными от упомянутого первородного греха. И возможности появления непревзойденных художников будут столь большими, чем шире будет культурное поле и возможности для самовыражения... Мы не должны выращивать культурных работников, покорных перед официальным мнением, ни «стипендиатов», защищенных бюджетом государства и демонстрирующих «свободу» в кавычках. Еще появятся революционеры, которые будут воспевать своим искусством нового человека, воспевать подлинно народным голосом».

Особенно значима была роль Че в развитии книгоиздательского дела. По его инициативе в стране организовали несколько крупных государственных издательств, что позволило уже к началу 70-х годов на порядок увеличить число экземпляров выпускаемых книг. При этом непременной заботой министра было сохранение низких цен на печатную продукцию. (Прим. авт.: Уже упоминавшийся И. Мансилья, преподававший Геваре политэкономию, вспоминал, как Че говорил ему: «Мне очень повезло, что в доме у родителей была огромная библиотека, ведь в Буэнос-Айресе, как и в других городах Латинской Америки, книга для студента, даже из среднего класса — недоступная роскошь...»)

В 1968 году в Гаване открылся Международный конгресс культуры, работу которого автор имел честь освещать вместе с группой советских журналистов. Многие выступавшие на этом форуме отмечали огромные достижения культурной революции на Кубе и ту заметную роль, какую сыграл в этом погибший за год до того Эрнесто Че Гевара.

...1965 год. Раннее утро воскресного весеннего дня. От причала небольшого рыбацкого поселка Кохимар под Гаваной отходит небольшая яхта. На ней Фидель, настраивающий спиннинг, и Че, с любопытством наблюдающий за его ловкими движениями. Им нужно поговорить наедине о решении Гевары покинуть остров. Пожалуй, только это обстоятельство позволило премьеру уговорить министра «пожертвовать» выходным днем... для отдыха. Но и тут Че верен себе.

Фидель: Сначала нужно отмотать побольше лески... Ты что такой задумчивый?

Эрнесто: Глядя на наше судно, я подумал о возможностях рыболовецкой флотилии. Моя зарубежная поездка показала, насколько вырос в мире спрос на рыбную продукцию. С ее помощью мы могли бы здорово пополнить валютные резервы...

Фидель: Отдохни хоть немного, Че... Смотри, как она дергает... Эта тварь сражается за каждый метр лески!

Че (не обращая внимания на восторг друга): Вся проблема в том, чтобы найти постоянного покупателя на рыбу...

Да, покой к этому человеку, действительно, приходил только во сне!

Глава 7 ДИПЛОМАТ В ВОЕННОЙ ФОРМЕ

Одной из первостепенных задач революционной Кубы было упрочение ее международных позиций, которые зависели не только от ее «имиджа» за рубежом, но и от соотношения и взаимодействия различных политических сил на мировой арене. Отсюда и то внимание, какое новое кубинское руководство уделяет вопросам внешней политики. При всем большом авторитете министра иностранных дел Рауля Роа (читатель, видимо, помнит о его встрече с Э. Геварой в мексиканской эмиграции), лидеры страны принимают самое активное участие в осуществлении выработанной ими внешнеполитической линии. И здесь наиболее видная роль принадлежит Фиделю Кастро и Че Геваре.

Советские работы, посвященные внешней политике Кубы, обычно начинались (этим, естественно, грешил и автор данной книги) с ее отношений со странами социализма, что не только искажало историю, но и неправильно расставляло акценты и приоритеты во внешнеполитической деятельности революционных руководителей, особенно в первые годы.

Поэтому, восстанавливая реальную картину истории, мы начнем с сюжета «Революционная Куба и США».

Именно к этой стране обращали в первую очередь свои взоры борцы с батистовским диктаторским режимом. Хотя и не столько потому, что рассчитывали на сочувствие правящих кругов этой страны, сколько понимая силу их поддержки, от которой во многом зависела устойчивость тирании. Отсюда их апелляция, помимо обращения к более широкому американскому общественному мнению, и к наиболее авторитетным деятелям американского «истеблишмента». Не последнюю роль играло здесь и мнение довольно влиятельной в США кубинской эмиграции. Некоторые шаги повстанцев после победы революции (вспомним хотя бы выступление Ф. Кастро в Ассоциации американской прессы в 1959 году, о котором говорилось выше) свидетельствовали об отсутствии намерений (по крайней мере открытых) осложнять кубино-американские отношения. Но вспомним и другое. Например нарушающую нормы международного права обструкцию, какую устроили власти США кубинскому премьер-министру когда тот прибыл в Нью-Йорк для участия в сессии Генеральной ассамблеи ООН. В нарушение Устава этой организации и соглашений с ней правительства Соединенных Штатов последнее, по существу, пыталось сорвать пребывание Фиделя Кастро в этом городе и тем более его выступление на ассамблее в качестве законного представителя одного из членов Организации Объединенных Наций (достаточно сказать, что власти позволили ему поселиться лишь в негритянском Гарлеме, в бедной и грязной гостинице). (Прим. авт.: Нужно отдать должное советскому руководителю Н.С. Хрущеву, проявившему инициативу нанесения визита Ф. Кастро в этой гостинице.)