Александр Городницкий - «У Геркулесовых столбов...». Моя кругосветная жизнь Страница 56

В последующие годы мне довелось много раз бывать в Париже, и я всегда сравнивал этот великий город со своими прежними о нем представлениями. Здесь ты встречаешь в реалиях многие вещи, которые узнавал прежде из книг Гюго, Дюма, Мериме, Стендаля и Мопассана. Помню, что в Омске, в голодные годы эвакуации, я увлекался биографией Наполеона Бонапарта. Все мальчишки тогда, по-видимому, увлекались фигурой этого великого полководца! Я много раз перечитывал замечательную книгу академика Тарле «Наполеон». И это детское увлечение Наполеоном сохранилось на долгие годы. Поэтому, когда уже в зрелом возрасте я в Париже попал во Дворец Инвалидов, где похоронен Наполеон и его знаменитые маршалы, перед моими глазами снова прошла эпоха Наполеоновских войн, вызвавшая острую ностальгию по самому себе. Кстати, в этом же Дворце Инвалидов, где все говорит о победных сражениях, в числе которых есть Бородино, и о воинской славе Франции, я, неожиданно для себя, нашел на серой стене надгробные надписи на иврите. Выяснилось, что здесь похоронены солдаты-евреи, которые сражались за Францию в Первой мировой войне 1914–1918 годов.

В парижском Дворце Инвалидов,Где Наполеон погребенИ статуи скорбного видаСклонились у пышных колонн,Где слава витает в зенитеИ все говорит о войне,Я надпись нашел на ивритеНа серой надгробной стене.Гласили под надписью даты,Что вечный нашли здесь покойПогибшие в битвах солдатыДалекой войны Мировой.И глядя на список унылыйСпасавших французскую честь,Я вспомнил – такие могилыВ Берлине во множестве есть.На кладбище Вайсензее,Где юность свою и талантЗарыли солдаты-евреи,Погибшие за фатерлянд.Сражаясь на Марне и Ипре,Воюя с обеих сторон,Евреи за Родину гибли,Врагу причиняя урон.В краях, где железная вьюгаОгнем выжигала поля,Они убивали друг другаЧужого отечества для,Его в размышлении косномНаивно считая своим.И жирным костром холокостаЕвропа ответила им.

В каждый мой приезд Париж поворачивался ко мне какой-то новой стороной, однако всегда оставался не имперским городом, символом громких военных побед и кровавых революций, каким стремились представить его архитекторы, а прежде всего городом поэтов и художников, вечным городом влюбленных.

Гранями крыш блещет ПарижВ шуме чужого народца.Давний роман канул в туман,Только любовь остается.Где он, мой дом? Светят ли в немЗвезды на дне колодца?Гаснет огонь, стынет ладонь,Только любовь остается.В дальней стране, в мире, в войне,Жили мы все, как придется.Горе и зло прочь унесло,Только любовь остается.Горный ли пик, рю ли Лепик,Вновь ничего не вернется.Все в никуда сносит вода,Только любовь остается.Память храня, вспомни меня,С временем бросив бороться.Горечь обид в ночь улетит,Только любовь остается.Кончился круг, время из рукСтруйкою тонкою льется.Кто мне из вас скажет сейчас,Что же потом остается?Чайки крыло бьет о стекло,Новое солнце смеется.В речке светло вспыхнет весло,Значит, любовь остается.

Один из главных символов Парижа – старинный Люксембургский сад, оазис посреди шумного, не смолкающего ни днем ни ночью города. Этот сад существует как бы сам по себе. Там старинный дворец, многочисленные кафе, стоят скамейки, на которых сидят люди разного возраста. Особенно хорош этот сад в два времени года – весной и багряной парижской осенью. В апреле и мае, в период студенческих сессий, Люксембургский сад буквально наполнен праздными студентами.

Студенты лежат на траве в Люксембургском саду,Из памяти вызвав Мане голубые полотна.Подобную сцену навряд ли в России найду,Что так же была бы безоблачна и беззаботна.Под надписью, что запрещает лежать на траве,Стоит полицейский, скучая на солнце весеннем.Вокруг на лужайках ленивое длится веселье,Влюбленные дремлют, прильнув голова к голове.Вся Франция спит в этот час в Люксембургском саду —Младенцы в колясках, в узорных шезлонгах старушки.Не здесь ли гремели теперь устаревшие пушки,Неся коммунарам последнюю в жизни беду?Их здесь расстреляли, у этой вот низкой стены,Где юная пара целуется самозабвенно,Являя собою скульптурную группу Родена,Что спит, убаюкана миром дневной тишины.И я через сад по песчаной дорожке иду,На них озираясь завистливо и воровато.Студенты лежат на траве в Люксембургском саду,Сбежавшие с лекций, как мы убегали когда-то.Шумящий Париж обтекает сей мир лежебок,Где спят амазонки, короткую сдвинув тунику,И дремлет над садом на солнечном облаке Бог,Как праздный студент, что дождаться не может каникул.

Фонтан Медичи – один из самых живописных фонтанов мира, это тоже уголок Люксембургского сада. Он отражается в воде и напоминает знакомые мне с детства питерские каналы. Вообще, весь Париж наполнен разного рода скульптурами, роскошными фонтанами, бегущей водой, и все это создает впечатление живого, а не мертвого скульптурного мира, который продолжает жить, радоваться, негодовать, возмущаться и снова радоваться. Скульптуры в Париже образуют какой-то удивительный психологический фон этого города, и кажется, что все они теплые. После классических скульптур поражают яростные, страстные скульптуры Родена. Не случайно, видимо, в США во всех университетских городках обязательно стоят его скульптуры. Откуда такая любовь к Родену? Не только к «Мыслителю» и «Гражданам Кале», но и ко многим другим, иногда не самым известным произведениям. Достаточно посетить музей Родена, неподалеку от Дворца Инвалидов, чтобы увидеть, как в его скульптурах воплотилась яростная натура этого неистового и гениального художника.

Париж – удивительно зеленый город. Здесь огромное количество парков, скверов, садиков. Один из самых тихих парков – это парк Монсури. Почти со всеми парками связаны исторические события, поскольку Париж настолько пропитан историей, что, куда ни шагни, обязательно споткнешься о какую-нибудь реликвию. Если в Люксембургском саду расстреливали коммунаров, то в парке Монсури прогуливался Владимир Ильич Ленин. Его квартира была неподалеку, на маленькой улочке Мари Роз, где он жил с Инессой Арманд. И в этом замечательном парке, где плавают утки, парят чайки, цветут каштаны, он думал не больше и не меньше как о планах Мировой Революции. Кажется даже странным, что все в Париже так тесно связано. И абсолютная тишина парижских парков, и гремящее пламя революционного террора, как французского, так и русского.