Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Третья книга Страница 58

Дома показал ему семейную коллекцию марок, среди которых советских было мало, сплошь заграничные марки. Закончилась практика, вернулись в Москву, а потом узнаю, что Киселевский на меня донос накатал «особисту» академии, доложил, что Бараш – «космополит», имеет коллекцию заграничных марок и, видимо, держит связь с «за бугром». Этому доносу не дали ход, мы уже выпускались в войска. Получаю распределение в ЛВО, но мой однокурсник по фамилии Золотой стал меня слезно упрашивать, чтобы я поменялся с ним распределением, так как ему в Ленинграде есть где жить с семьей и маленьким ребенком, а если его зашлют «в Тмутаракань», то он будет маяться по съемным углам. Мне было все равно, где служить, я с ним поменялся, и в Москве мне дали новое назначение, еще лучше прежнего – в ОГСВГ, в Германию. Я стал служить в Берлине в городской военной комендатуре, в отделе автотранспорта города.

Один из новых сослуживцев повел меня к себе в гости. Жил он в добротном красивом двухэтажном особняке, в котором до мая 1945 года проживал чуть ли не простой немецкий заводской слесарь. Я впервые увидел, «как буржуи жили на Западе», и, глядя на обстановку в квартире и архитектуру дома, сказал, не подумавши, несколько добрых слов в адрес немцев, мол, умеют работать и жить. Сослуживец сразу донос на меня написал в Особый отдел: «восхваление капиталистического строя». Меня предупредили, мол, товарищ майор, будь осторожен в следующий раз в своих высказываниях, тебя взяли в разработку. Но когда через месяц-другой я окунулся в атмосферу берлинской комендатуры, мне просто стало противно, здешние офицеры строчили доносы друг на друга в погоне за званиями и должностями и в страхе, что их из этого «райского места» вернут служить в Союз. Убирали «конкурентов на продвижение» проверенным в 1937 году методом: «стукнул чекистам», а уж за ними дело не встанет, рукава закатают, и «пошла писать губерния»…

Я написал рапорт с просьбой перевести меня на службу обратно в СССР, и мой рапорт был моментально удовлетворен: кому-то я «освободил кресло» и был направлен служить на Дальний Восток. В Хабаровске, в окружном отделе кадров, меня спрашивают:

– Где хотите служить? Здесь или на Курилах?

– На Курилах.

За мной заходит другой офицер за назначением и ему задают тот же вопрос, на который он ответил, что хочет остаться в Хабаровске, так как у него двое маленьких детей. Но ведь как «кадровики» над людьми издевались – его отправляют служить на Курильские острова, а меня оставляют под Хабаровском. Так зачем было такой вопрос вообще задавать?

– А как вас в академию приняли? Насколько я знаю, с 1945 года существовал полный запрет на прием евреев в Бронетанковую академию имени Сталина?

Запрет на прием евреев в эту академию распространялся на первых порах только на командный факультет и действовал только с 1946 года, и то соблюдался он частично, даже в 1947 году на командный факультет могли принять еврея, если он Герой Советского Союза. Так, например, взяли Маковского и Кравеца. На том же факультете был капитан Лейбович с шестью орденами. Офицеров-евреев тем не менее без ограничений принимали на учебу на Высшие бронетанковые курсы в Ленинграде.

Но начиная с 1948 года двери очных отделений Бронетанковой академии, «ленинградских курсов» и Академии имени Фрунзе захлопнулись для евреев окончательно, после того как Сталин всех евреев бесповоротно зачислил в «безродные космополиты».

Однако на заочное отделение инженерного или автотракторного факультета евреев еще иногда принимали по «процентной норме», как при царе-батюшке в гимназии – не более двух человек на курс… После смерти Сталина «процентная норма» на прием в академию была сохранена.

Я во время войны всего пару раз сталкивался с открытым проявлением негативного отношения к евреям и не чувствовал себя ущербным «инвалидом по 5-й графе».

Там, где мне довелось служить в военные годы, не было махрового антисемитизма.

Обычно отношение к евреям среди танкистов было хорошим, нормальным, тем более что вся инженерная служба и связь в танковых бригадах по традиции держалась на евреях.

В 202-й бригаде даже Калугин хоть и «давил» меня, но не рисковал сказать вслух кому-то из нас что-нибудь в стиле: «Ты, …, жидовская морда».

После войны я честно служил там, где Родина прикажет, тянул свою армейскую лямку, не имея никаких карьерных амбиций, не стремясь к должностям и званиям.

Но никто из моих товарищей по службе не мог объяснить один факт: почему офицер Бараш, фронтовик, трижды орденоносец, имеющий высшее академическое военное образование и не имеющий ни единого взыскания по службе, уже 14 лет ходит в звании майора, несмотря на занимаемые должности, и почему все представления на звание подполковника без каких-либо объяснений «заворачивают» еще в штабе округа? Я не умел заводить нужных для продвижения наверх связей, не пил в компаниях с «важными» людьми из штаба округа, поскольку вообще был непьющим, и, возможно, чтобы выбиться в полковники, надо было себя «прогнуть», но я так не мог, не хотел и не умел… Даже когда генерал армии Шавров стал командующим нашим округом и в первый раз с проверкой приехал к нам в часть, я не стал подходить к нему и напоминать о себе, чтобы никто из офицеров не подумал, что я пытаюсь воспользоваться «старыми фронтовым связями» для продвижения по службе.

– Где после войны служить довелось?

После перевода из Германии на Дальний Восток я прослужил до 1955 года под Хабаровском, есть там такой городок – Завитинск. Потом меня направили служить в Ленинградский военный округ, служил на танковой рембазе под Выборгом, затем помощником начальника техслужбы полка, инженером на окружном танковом полигоне ЛВО, а последним моим местом службы до увольнения из армии в 1972 году было ОКБ танкового завода, и, уже будучи военным пенсионером, я продолжил трудиться инженером технического отдела на этом заводе.

– А как именно проводился набор в Академию БТ и МВ в 1944 году?

В конце мая 1944 года меня вызвали в штаб и объявили, что я отправляюсь на учебу в академию в Москву. Я отказался, сказал, что война еще не кончилась и мне в Москве сейчас делать нечего, но меня стали уговаривать:

– На корпус пришла разнарядка на одного человека, и только ты под ее требования подходишь. Требования к кандидату на учебу: офицер-танкист в звании от капитана и выше, обязательно имеющий кроме военного танкового училища образование – как минимум два-три курса института за спиной, участник боев, отмеченный наградами. Из бывших студентов подходишь только ты. Не мнись! Да любой бы на твоем месте согласился, такая удача раз в жизни бывает! Мы на тебя представление на Красное Знамя послали, хватит тебе воевать. Давай, соглашайся!