Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Третья книга Страница 59

Я сразу не дал согласия, но в следующий вызов в штаб мне вручили направление на учебу уже без каких-либо новых разговоров со мной. Мне кажется, что мое место помощника начштаба бригады по оперативной работе начальник ПО полковник Калугин просто пообещал дать Бойко, и тут подвернулась эта разнарядка на учебу. Приехал в Москву, никаких экзаменов для поступления от нас сдавать не требовалось, поскольку наш набор был полностью из бывших студентов. Я был зачислен слушателем на инженерно-танковый факультет. Единственный «официальный» еврей в группе. Весь наш набор фронтовой, за исключением одного слушателя, попавшего на учебу прямо «с гражданки».

Фамилия «гражданского» была Маслобойщиков, и многие офицеры не могли ему простить, что он, наш ровесник, не был на фронте, и его просто игнорировали, но мне он понравился как человек, и я с ним сдружился. В группе был один Герой Советского Союза, получивший звание за захват первого немецкого «Тигра» в болотах под Ленинградом.

Нам объявили, что поскольку мы все имеем неполное высшее образование, то курс нашего обучения составит три года – вместо положенных четырех лет.

Начальником факультета был генерал Бинович, а его заместителем – Волин.

– Существовал антагонизм между теми, кто воевал на передовой, и теми, кто провел войну в тыловых частях или на Дальнем Востоке?

Несомненно, но после войны эта острая грань постепенно стерлась.

Академия БТ и МВ с осени 1941 года находилась в эвакуации в Средней Азии и только через два с половиной года вернулась в Москву. Когда мы поступили в нее на учебу, то с недоумением и брезгливостью смотрели на слушателей автотракторного факультета – почти весь этот факультет (курсы, набранные в эвакуации, в тылу, в 1942–1943 годах) состоял из сыновей партийного начальства и генералов. Всю войну они проторчали в академии, прячась от фронта и полируя своими галифе скамейки в лекционных залах, а после окончания войны их под разными предлогами отправляли на демобилизацию, армия им была уже не нужна. Если в войну на командном и танково-инженерном факультетах были ускоренные выпуски, то автотракторный не трогали, дали «отпрыскам» пережить лихую годину в спокойном месте.

Там было всего несколько ребят, после фронтовых ранений признанных «ограниченно годными» и попавшими на учебу в академию из госпиталей, а остальные…

У меня почти все одноклассники погибли еще в первые два года войны, из моего набора в танковое училище выжили считаные единицы, и поэтому мне сразу после войны трудно было общаться с теми сверстниками, кто не воевал, хотя был должен по возрасту и по совести…

– Какие фронтовые эпизоды вам тяжелее всего вспоминать?

– Есть два эпизода, которые, как ни стараюсь, а забыть не получается.

Один раз в наступлении мы прорвались вперед и отрезали от передовой и от немцев примерно 200 человек мадьяров (то, что это были мадьяры, а не немцы, мы узнали уже после боя, когда выяснилось, что на этом участке у немцев в обороне стоял венгерский полк).

Мы остановили свои танки перед толпой окруженных, думали, что, находясь в безвыходной ситуации, они поднимут руки вверх. У них был шанс сложить оружие, сдаться в плен и остаться в живых, но мадьяры, имея только стрелковое оружие, разъяренные, выкрикивая какие-то ругательства и потрясая кулаками, кинулись прямо на наши танки, на верную смерть. И мы начали их давить танками, расстреливать из пулеметов… Никто из мадьяр не смог уйти…

Но смотреть на то месиво, на то, что там от них осталось… было страшно…

И иногда эта предельно кровавая картина встает перед моими глазами…

Но весь ужас, вся трагедия войны для меня воплощена в другом фронтовом эпизоде…

В ноябре сорок второго года роте приказали атаковать какую-то деревню, на исходный рубеж для атаки вела только одна лесная дорога. И когда мы выехали из леса, то перед нами была большая поляна, метров пятьсот в ширину и в длину, и вся эта поляна, как камнями, как мостовая булыжником, была сплошь устлана трупами наших солдат. Шинели, припорошенные снегом… Слева и справа от нас был сплошной лес, эту поляну никак не обойти… Ротный, старший лейтенант Фомин, находившийся в головном танке, после недолгой паузы отдал приказ:

– За мной, точно по моей колее, по одному танку. Вперед!

Мы пошли в атаку по трупам…

Я не думаю, что кто-то потом похоронил эти сотни павших бойцов, тогда не до этого было…

Так, наверное, и остались гнить в земле, на этой поляне, кости неизвестных героев, простых пехотинцев, не пожалевших своей жизни ради свободы нашей Родины…

Стычинский Сергей Александрович

(Интервью Артема Драбкина)

В июне 1941 года наш курс 13-й Киевской артиллерийской спецшколы находился в лагере 2-го Киевского артиллерийского училища в районе Бровары, на левом берегу Днепра, за Дарницей. 21 июня у нас проходили соревнования по волейболу, которые мы решили продолжить и в воскресенье. Легли спать, а ночью, в 4 часа, проснулись от взрывов. Мы решили, что это проводят стрельбы курсанты училища, но оказалось, что Бровары бомбили немцы. Когда мы после завтрака вышли из столовой, нас всех построили, сообщили, что началась война. Потом, в 12 часов, мы выслушали речь Молотова.

Почему я пошел в спецшколу? В Киеве в то время была мода учиться в спецшколах. Артиллерия была мне ближе, чем авиация и флот, вот я и поступил в артшколу. Занятия в ней отличались от занятий в обычных школах прежде всего военной подготовкой. Мы изучали стрелковое оружие, материальную часть артиллерии. Очень большое внимание уделялось строевой подготовке, изучению воинских уставов. 13-я специальная артиллерийская школа, так же как и 12-я, дважды в год участвовала в параде в Киеве, в одном из которых посчастливилось участвовать и мне. На этом параде я видел генерала армии Жукова, в то время командующего Киевским округом.

Из лагерей мы вернулись в Киев, и нас всех послали на рытье окопов. Примерно неделю мы рыли западнее реки Ирпень, а затем нас сняли, сказав, что спецшкола эвакуируется в Днепропетровск. На барже по Днепру доплыли до Днепропетровска. Там, кроме нашей, находились еще и московские спецшколы. В конце июля немец подошел к Днепропетровску, и в первых числах августа нас эвакуировали сначала в Харьков, но в нем наш эшелон даже не разгружали, а повезли дальше, в Пензу. Проехали Пензу, потом Куйбышев и в конце концов оказались в Чкаловской области.

– После начала войны вашу школу эвакуировали, родители тоже эвакуировались?

Моя мать умерла в 1940 году, а отец вместе с сестрой эвакуировался, а потом ушел на фронт и в 1941 году погиб под Харьковом.