Андрей Гаврилов - Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста. Страница 58

Дней через двадцать мучительных тренировок я кое-как восстановил походку. Ходил, правда, слегка по дуге, но значительно увереннее, чем раньше, и без посоха. Плавал, прыгал со скакалкой, стоял с теннисной ракеткой часами у стенки и долбил мяч, лазил по шведским стенкам, не давал себе спуску. Приступы стали случаться реже.

С конца августа 1982 года я навещал Славу на Николиной горе. Однажды, я сказал Славе: «Почему мы только музыкой занимаемся и устраиваем музыкальные фестивали? Ведь мы любим поесть – давайте организуем фестиваль еды! Устроим нашу Большую Жратву».

Слава загорелся. Целую неделю мы изощрялись в готовке. Слава приготовил единственное блюдо, которое умел готовить – свекольник. Я тушил овощи, делал долму, жарил шашлыки, пек блины, готовил аппетитные острые армянские блюда. В результате все участники Большой Жратвы Гаврилова и Рихтера потолстели. Нина отказалась участвовать в «этом безобразии», манкировала нашими совместными трапезами, устроила настоящий сканадал. Слава съежился и спрятался.

К середине сентября я почувствовал, что могу возвратиться в город и начинать работать. Приступы как бы затаились. Вскоре я нашел в себе силы сгонять в Питер и сыграть там с Сашей Дмитриевым еще один концерт Баха. А Рихтер организовал с большим трудом наши последние совместные генделевские концерты в ГДР. Тогда же, в 1982 году, мы со Славой расстались навсегда.

Советский мир абсурден и агрессивен. Ни с того, ни с сего ко мне вдруг привязались начальники филармонии.

– Вы, Гаврилов, не ведете никакой общественной работы!

На абсурдные претензии надо отвечать абсурдом. Я подумал и активно занялся общественной работой – организовал филармоническую футбольную команду. Изумленные начальники не нашли что сказать, и заткнулись. А мне только того и надо. С удовольствием гонял мяч, это помогало бороться с недугом.

Работал много, приготовил еще три концерта Баха и концерты Бетховена – второй и третий. Каждую неделю – готовил и играл новый концерт. Без «обыгрываний», некогда! Второй концерт с Сашей Дмитриевым в Питере, а на следующей неделе – третий концерт с Юрой Темиркановым в Москве. Залы битком, телевидение… Пиратские записи этих концертов до сих пор продаются во всем мире.

С помощью Хидеко и моих агентов на Западе я купил отличный видеомагнитофон, начал собирать коллекцию кассет. Мой домашний клуб охотно посещали мои друзья. Башмет, Гергиев, Овчинников, Торадзе, Чайковский, Наумов и многие другие увидели и услышали у меня впервые многое из того, что скрывал железный занавес. Иногда я делал для избранной публики тематические доклады. О музыке Пендерецкого к «Рукописи, найденной в Сарагосе», о страхе смерти Боба Фосса на примере фильма «Весь этот джаз», где он-таки умудрился точно показать свою будущую смерть от инфаркта, о музыке Яначека.

Удивительно! Множество людей помогали мне в моей борьбе за жизнь. Актеры, балетные люди, певцы, даже некоторые чиновники. Только не коллеги пианисты. Когда меня чуть не уморили гэбисты – многие из них даже не скрывали радости. Пыталась мне помочь и моя японская подруга Хидеко. Мы с ней даже расписались. Понадеялись таким путем разжать кулак Советского Союза. Теперь я удивляюсь собственной наивности, но тогда искренне надеялся, что меня выпустят вместе с женой из СССР. Не успели мы с Хидеко вдоволь посмеяться над нелепой советской процедурой брачевания, как Большой брат сделал ход конем. Моей жене и ее семье предложили в течение 72 часов покинуть СССР. Всех их обвинили в шпионской деятельности.

Гэбисты заявили мне: «Андрей, Вам надо срочно оформить развод с Хидеко, чтобы мы могли Вам помочь». Хидеко запрещен въезд, мне запрещен выезд. Делать нечего. Посылаю Хидеко телеграмму: «Нужна печать вашей полиции». Ангел мой, Хидеко, все устроила. Так и стоит в моем свидетельстве о разводе, выданном в Краснопресненском районном ЗАГСе, красный японский штамп.

После этого удара мне страшно захотелось на родину – на море, на Кавказ. Проверяю перед отъездом мой «мерседес». Все вроде ничего, но колеса – путешествия на Кавказ явно не выдержат. Дал телеграмму импрессарио в ФРГ. Через две недели мои колеса на таможне. А получить я их не могу. Почему? А потому. Нельзя и все. Вспоминаю, что один из моих бывших «сурков» был когда-то шефом таможни на московской железной дороге. Обращаюсь к сурку. А через неделю, в дождливое летнее утро, на новых колесах, я уже поворачиваю направо с бульвара на Калининский, чтобы взять курс на юг, обойдя возможные пробки на Варшавке.

Рядом со мной сидит моя незаменимая помощница Аида, боснийка, вольная девчонка с сильным характером, крепким умом и бешеным темпераментом. На проспекте замечаем вдруг знакомое лицо. Вадим Сахаров, замечательный пианист, стоит в глубокой задумчивости у какого-то столба. Смотрит в серенькие московские небеса и скучает. В руках держит авоську. В авоське – батон и французская булочка. Заметил нас, проголосовал. Мы остановились. Вадик просунул голову в окно.

– Куда путь держите, господа и дамы?

– На Кавказ.

Вадик открывает дверь и смиренно садится на заднее сиденье.

– Я с вами. Булочку хотите?

Романтический совок! Где еще такое возможно! Так, ни Вадика, ни батона дома не дождались. А вечером мы уже сидели в Ростове-на-Дону, в ресторане «Океан», жевали сочные купаты и донскую жареную рыбку. Запивали пивком.

Остановились мы в Пицунде, у моих знакомых армян. Там, на свободе, морской ветер быстро развеял душную гэбэшную мерзость, которая, как мне казалось, пропитала мой организм, мешала дышать, думать, жить. Какое счастье хоть на недолгое время забыть о НИХ. Соединиться с Солнцем, с морем, с солоноватым влажным воздухом, смыть, наконец, с себя ядовитый порошок, которым щедро посыпала отравительница-Москва каждого своего муравья.

В Пицунде жизнь нас баловала. Рыбаки приглашали нас на рыбалку, а местные менты возили пострелять в горах, сопровождали нас целым эскортом. Это была дань земляку, который не забыл свои корни. Я с любовью поглядывал на моих мингрелов, армян, грузин, абхазцев и благодарил их в душе за каждый миг волшебной жизни, которую они нам щедро дарили! Все были тогда вместе. Пили, дружили, любили, соседствовали. Кто мог тогда себе представить, что уже через восемь лет там начнется кровопролитная война, что половину Абхазии разрушат и сожгут, что поубивают тысячи людей, что грузин выкинут из собственных домов, а потом и навсегда превратят в бездомных беженцев. Что грузины будут убивать абхазцев и армян. Что убивать грузин пригласят русских и чеченцев. А в конце концов, непризнанная почти никем в мире, независимая Абхазия, окажется под пыльным сапогом российского солдата, еще не успевшего продать украденные им в Грузии золотую вилку и унитаз.