Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго Страница 6

В то время музыкой очень увлекались. Ребенка, независимо от способностей, как только ему исполнялось пять лет, родители вели к Столярскому. В Одессе Петра Соломоновича знали все. Идет он по улице, и ему кланяются, почтительно здороваются, в трамвае место наперегонки уступают. Столярский устраивал музыкальные шествия, выводил своих учеников со скрипками, а сам гордо шел впереди колонны. Звучала музыка, было торжественно и празднично. Умел человек настроение создавать и праздники устраивать. О победах его учеников на международных конкурсах только и говорили, его цитировали. По слухам, афоризмов набралось на книжку.

Для меня и, думаю, для многих общеобразовательная школа была конвейером обязательных предметов и посредственных учеников, в то время как школа Столярского – фабрикой талантов, так называл ее сам Петр Соломонович. Я помню имена лишь некоторых его учеников, прославивших Одессу: Давид Ойстрах, Елизавета Гилельс, Натан Мильштейн, Эдуард Грач. Список знаменитостей можно продолжить.

Столярский создал отечественную скрипичную школу, которую знал весь мир. И Сталин еще до войны в Кремле вручил ему памятный подарок. Но признание советской власти не приблизило к ней Столярского. Политика и власти его интересовали, лишь когда начинали мешать главному делу его жизни. Это единственное, что заставляло его узнать, кто в каких кабинетах сидит и за что отвечает. Он или начинал искать общих знакомых, которые могут ему посодействовать в исправлении сложившейся ситуации, или сам шел ругаться, выяснять, ради своего любимого дела мог и на поклон к высокому начальству пойти. По рассказам очевидцев, мог рассыпаться в комплиментах и тут же правду-матку рубануть.

Он был прекрасным музыкантом и не менее гениальным учителем. Во-первых, для него все ученики были талантливые, терпения хватало на каждого, даже безнадежного ученика. Как он оценивает своего подопечного, можно было определить только по интенсивности занятий с ним Учителя. С «подающими надежды» Столярский занимался в день по два-три раза, с остальными реже, зачем мучить ребенка. Но на качестве занятий это никак не отражалось. Такого же отношения к ученикам он требовал от других преподавателей. Училище, благодаря стараниям Столярского, стало островком счастья и любви не только для скрипачей, но и для альтистов, виолончелистов, пианистов.

Еще до войны я услышала в трамвае очень смешной диалог. Одна мама гордо говорит другой:

– Мой Олежек учится на Ойстраха, и учитель сказал, что мой мальчик обыкновенный гений. Мне его надо беречь.

– Слушай сюда, мой тоже на Ойстраха учится. И про моего Васеньку Соломонович сказал, что мальчик – обыкновенный гениальный музыкант. С твоим Олегом он сколько раз в день занимается?

– Два. А что?

– Тогда твой, правда, гениальный. Учитель с такими чаще занимается.

Эту фразу Столярского – «Ваш мальчик – обыкновенный гениальный музыкант» – я потом часто встречала. Кстати, потому и самого профессора Столярского называли «обыкновенный гениальный одессит».

В начале войны Столярский с женой и дочерью эвакуировались в Свердловск, где Петр Соломонович тоже организовал при консерватории детскую музыкальную школу. Когда я была в Свердловской области на гастролях, узнала, что Столярский и там был любим и популярен, что мечтал вернуться в Одессу, но умер, не дожив до Победы. В Одессе его школа сгорела, а может, ее разбомбили. Восстановили школу в конце 1950-х стараниями великих учеников Петра Столярского, вернув школе имя учителя.

Мне очень хотелось рассказать о Столярском, потому что хорошо помню твою реакцию при упоминании одного его ученика, который при первой возможности эмигрировал из страны и стал музыкантом с мировым именем. У нас с тобой с первого дня знакомства существовало негласное правило – политики не касаться. Тогда ты впервые нарушил его:

– Девонька моя милая, не осуждай. Этот человек мечтал о других высотах. Здесь он мог только научиться играть на скрипке, здесь великие учителя, но дальше – тупик. И Столярский большего заслужил. Он, считай, самоучка. Когда Столярский уже был известен как педагог, когда его называли талантливым скрипачом, и он играл в оркестре оперного театра, его вынудили пойти учиться, чтобы он получил диплом музыкального училища и, чтобы его могли оставить в оркестре. Отделы кадров в самоучек не верили, у них свои нормы были.

– Откуда вы все это знаете? Кто тебе сказал? (Мы тогда были едва знакомы, и я, обращаясь к тебе, путалась между «ты» и «вы».)

– Я, моя девочка, давно живу, потому и знаю.

Я почувствовала твою боль. Ты говорил о себе. Спросила тебя:

– А ты – самоучка? Кто вас научил так играть и петь?

– Это был виртуоз, гениальный цыган, у него гитара разговаривала. До него я немного играл и пел в церковном хоре. Старик меня научил чувствовать струны, музыку. Я тебя обязательно повезу в Кишинев, и мы пойдем в церковь, в которой я начинал петь.

– И со стариком познакомите? Он тоже живет в Кишиневе?

Мне не забыть твоего лица. Тебе было приятно вспомнить музыканта-цыгана. Но мой вопрос повис в воздухе. Так часто бывало и потом, ты не отвечал, а просто переводил разговор на другую тему. Почему? Была часть твоей жизни, которую ты не хотел мне открывать. Жалел о чем-то, а может, опасался, что не пойму? Имена не назывались, подробности умалчивались. Много позже я поняла, что тебе было важно уберечь уважаемых тобой людей. В политической круговерти того времени не в том месте и не с теми людьми случайно оброненное имя могло сделать его обладателя врагом и преступником. Ты был осторожен, когда речь шла о жизни других людей. Да и меня хотел защитить? Меньше знаешь, меньше рискуешь. Все возможно, но я точно знаю одно: ты не стыдился своего прошлого. Тебе нечего было стыдиться.

Тогда ты снова заговорил о Столярском:

– Веронька, а ты знаешь, что один только ученик не прославил моего тезку?

– Таких у Столярского просто нет.

– Был. Учился на скрипке играть, а стал писателем. И написал рассказ о Столярском, правда, в книжке учитель был под другой фамилией.

– Значит, прославил, но по-другому. А кто этот писатель?

– Тебе лучше не знать. Удивляюсь, что Столярского не тронули.

Я не поняла, кто не тронул, почему, но спрашивать не стала. Многие десятилетия спустя я вспомнила тот разговор, и мне захотелось узнать неназванное тобой имя. Со мной такое случалось часто. Вспомнится что-то недоговоренное, и я, как в омут с головой, бросалась на поиски людей, имен, документов, книг, песен. Мне казалось, докопаюсь до истины, и откроется нечто новое о тебе, очень важное, очень нужное. Чаще надежды не сбывались, но ценно то, что я больше открывала тебя. Узнать имя писателя помогли знакомые, которые учились у Столярского. Ты говорил об Исааке Бабеле. А рассказ тот назывался «Пробуждение» – о «фабрике вундеркиндов» под руководством профессора Загурского: «Все люди нашего круга… учили детей музыке… Одесса была охвачена этим безумием больше других городов. И правда, в течение десятилетий наш город поставлял вундеркиндов на концертные эстрады мира… Когда мальчику исполнялось четыре или пять лет, мать вела крохотное, хилое это существо к г. Загурскому.