Виктор Меркушев - Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 2. Литераторы – адресаты пушкинских эпиграмм Страница 6

Александр Скарлатович Стурдза

Холоп венчанного солдата,Благодари свою судьбу:Ты стоишь лавров ГеростратаИ смерти немца Коцебу.

Короткая и зловещая эпиграмма, посвя-щённая Стурдзе. Хлёсткая и беспощадная как брошенная в лицо перчатка. Она ходила по всему Петербургу, утяжелённая ещё одной фразой, уже совершенно непечатной. Зная Пушкина, не вызывает сомнения, что он искал дуэли со своим адресатом, с этим «солдатским холопом», но судьба в который раз «благословила» Стурдзу, и дуэли так и не случилось.

А. С. Стурдза. Портрет неизвестного художника XIX века

Несмотря на то, что имя Стурдзы вскоре будет известно каждому школьнику, и творческое наследие самого убеждённого сторонника внедрения религиозного образования в России будет возвращено из небытия, пока Александр Скарлатович Стурдза всё же остаётся незнакомым современному читателю. Поэтому включение его в этот сборник наряду с другими, заслуженно или незаслуженно забытыми авторами, ни у кого не должно вызывать серьёзных возражений. В отличие от Кюхельбекера, которого уж точно невозможно отнести к утраченным литературным именам, Стурдзе Пушкин посвятил всего несколько строчек от своей щедрой и крылатой Музы. В переписке Пушкина, правда, сохранилась такая фраза, написанная много позднее анти-стурдзовской эпиграммы: «…Я с ним не только приятель, но кой о чём и мыслим одинаково, не лукавя друг перед другом». Конечно, можно предположить, что:

Они сошлись. Волна и камень,Стихи и проза, лёд и пламеньНе столь различны меж собой.Сперва взаимной разнотойОни друг другу были скучны;Потом понравились; потомСъезжались каждый день верхом,И скоро стали неразлучны.

А можно допустить, что сопричастность Стурдзы к греческим делам, его стремление быть полезным греческому народу в борьбе за освобождение, просто не могли остаться без внимания вольнолюбивого Пушкина, безусловно сочувствующего грекам. Только первый радел за притесняемых христиан, в то время как второй просто по-человечески сострадал угнетаемым людям, восставшим против своих поработителей.

Надо сказать, что и Пушкин, и Стурдза мало менялись с годами. Ничто не могло повлиять ни на их привычки, ни на их убеждения.

Стурдзу особенно отличало трудолюбие и пунктуальность. Вкупе с хорошим образованием и знанием языков, эти качества давали ему благоприятные возможности для успешной карьеры и востребованности в системе государственного управления. Поступив в министерство иностранных дел писцом, он уже через весьма короткое время стал личным секретарём канцлера Российской империи, графа Николая Петровича Румянцева. Перечислять все должности, на которых побывал Александр Скарлатович, не имеет особого смысла, таковых случилось немало, но объединяло их одно: они требовали от назначенца конкретного результата работы и строгой отчётности. Стурдзе не приходилось руководить другими людьми или исполнять представительские функции, почётно восседая во главе «присутствия», как это выпадало на долю нашего недавнего знакомца Александра Семёновича Шишкова, нет, Александру Скарлатовичу приходилось много и упорно трудиться, но такая невидимая кабинетная работа нисколько не смущала исполнительного чиновника. Тем более, что Стурдзе доверяли и доверяли в самых что ни на есть высших кругах государства, не исключая и самого Императора.

Как относился Стурдза к Императору, мы не знаем, скорее всего, с крайним благоговением. Зато хорошо известно, что Император благоволил к Стурдзе, доверив ему отстаивать интересы России в рамках созданного им Священного союза. Стурдза прибыл с Александром в город Аахен на первый конгресс этой организации в составе русской миссии, где, в сущности, решалась судьба послевоенной Европы. Вопросы противодействия революционным настроениям и борьбы со свободомыслием на конференции отдельно не рассматривались, однако во всех заявленных темах они, так или иначе, присутствовали. Оставалось только документально оформить разрозненные идеи общественного устроения в свете воззрений российского Императора. И такой документ благодаря Стурдзе появился. Составленная «Записка о нынешнем положении Германии» предназначалась, в общем-то, «для служебного пользования» – тираж её был микроскопический, всего пятьдесят экземпляров, и была она роздана исключительно делегатам проходящего в Аахене конгресса. Как любой текст, выходивший из-под пера Александра Скарлатовича, «Записка» содержала ясный и незамысловатый план победы света над силами тьмы. Где под тьмой, привычно, подразумевались гуманистические идеалы эпохи Просвещения, традиции светского образования и достижения науки, которые неизбежно должен одолеть свет, предста-вимый всепобеждающей триадой: христианским благочестием, цензурой и ограничением образования. Ну и само собой разумеется – при строгом соблюдении жёсткой сословной иерархии. Вероятно, кто-то из участников конференции не выдержал и дал произведение Стурдзы в печать. «Записка» вызвала бурю негодования в немецком обществе, особенно в университетской среде. Ряд немецких политических деятелей, сторонников российского курса, были подвергнуты нападению, а драматург Август фон Коцебу был убит студентом Карлом Зандом, как предполагаемый автор злосчастной «Записки». Когда же стал известен истинный сочинитель, граф Бухгельн вызвал Стурдзу на поединок. «Сочинитель», разумеется, вызова не принял и поспешно отбыл в Россию, укрывшись в своём имении.

Когда Стурдза немного отошёл от потрясений, он вновь принялся за старое. На имя Императора был передан проект об учреждении в России Центрального духовного попечительства. В обязанность данного учреждения входил строгий надзор за соблюдением норм христианского поведения и забота об обращении в православие российских подданных иных вероисповеданий. Стурдзе также принадлежала инструкция для Учёного комитета Министерства народного просвещения, в которой он выступил против энциклопедического характера российского образования, настаивая на замене его религиозным. Германский урок Стурдзу ничему не научил, и он вновь ратовал за введение в государстве жесточайшей цензуры, за ограничение свободы печати, за строгий полицейский контроль над университетами и отмену всех академических привилегий.

Надо сказать, Петербург холодно принял Стурдзу, ставшего по выходе из добровольного заточения в собственном поместье очень популярной фигурой. Столица была чревата декабризмом, и везде Стурдза встречал язвительные взгляды и недобрые усмешки. Многие ходили вокруг него, желая придраться и вызвать на дуэль.