Сергей Степанов - Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» Страница 61

После взрыва на Аптекарском острове Столыпин на несколько дней переехал на Фонтанку, 16. Но даже это здание показалось небезопасным. Николай II предложил премьер-министру переехать в пустующий Зимний дворец. Раненой Наталье Столыпиной отвели спальню Екатерины Великой, рядом с которой оборудовали операционную. Семья Столыпина жила в Зимнем дворце словно в тюрьме. Дети сразу же возненавидели два закрытых сада для прогулок и называли их «большая Сибирь» и «малая Сибирь». Мария вспоминала, как бродила по Зимнему дворцу: «Грустный и жуткий вид являли эти залы, освещенные каждая одной лишь дежурной лампочкой. В этом полумраке казались они еще громаднее, чем днем, еще таинственнее говорили их стены о днях блеска, пышности и величия. Днях, когда никакое посягательство на самодержавие не колебало трона русских царей. Строгой и стройной анфиладой тянулись зала за залой, гостиная за гостиной. Гордо и уверенно глядели со стен портреты императоров и таинственно блестела в полумраке позолота рам, мебели и люстр. А в тронном зале покрытый чехлом трон навевал тяжелые думы. Странно – сильна и крепка была еще монархия, на недосягаемой высоте, окруженный ореолом вековой славы, возглавлял Россию ее император; революция притихла, припала к земле, примолкла… а, вместе с тем, какое-то инстинктивное чувство сжимало грудь в этом огромном дворце, никогда больше не оживавшем, не видящем теперь ни нарядных балов, ни приемов, будто забытом всей царской семьей. Одни дежурные лакеи лениво шаркали по пустым залам и оживлялись лишь, когда начнешь их расспрашивать про былые дни величия и славы»[201]. Столыпин выходил глотнуть свежего воздуха на крышу Зимнего дворца. Если ему хотелось прогуляться, принимались особые меры предосторожности. Столыпин садился в автомобиль, не зная, куда его повезут. На глухой окраине в окружении охранников министр совершал моцион.

Чрезвычайные меры предосторожности были оправданны, так как Боевая организация партии эсеров пыталась завершить то, что не удалось максималистам. Эсеровские боевики следили за поездками Столыпина в Петергоф на министерской яхте. Сначала эсеры собирались бросить бомбу с моста на проплывающее внизу судно. Но мосты в те минуты тщательно охранялись. Еще труднее было устроить нападение на самой Неве. Боевики решили подкараулить премьер-министра в момент выхода из Зимнего дворца. Но и этот план оказался ненадежным. Руководитель боевиков Борис Савинков писал: «Даже в случае, если бы нападающие обманули бдительность охраны, нападение с трудом могло увенчаться успехом: Столыпин выходил из подъезда дворца и, перешагнув через тротуар Зимней канавки, спускался к катеру. При первом выстреле он мог повернуть обратно и скрыться в неприступном Зимнем дворце»[202]. В конце концов Боевая организация отказалась от покушения.

19 августа 1906 г. было утверждено Положение о военно-полевых судах. Из ведения обычных судебных инстанций изымались дела гражданских лиц, совершивших преступные деяния, «настолько очевидные, что нет надобности в их расследовании». Суд состоял из председателя и четырех членов суда, назначаемых из строевых офицеров начальником гарнизона (командиром порта) по приказу генерал-губернатора или главнокомандующего. Никакого предварительного следствия не было. Участие прокурора и защитника не предусматривалось, а само судебное заседание проводилось при закрытых дверях. Приговор должен был выноситься не позже чем через 48 часов, сразу же получать законную силу и в течение 24 часов приводиться в исполнение по распоряжению начальника гарнизона. Осужденные имели право подавать прошение о помиловании, однако военное министерство отдало распоряжение оставлять эти просьбы без движения. Военно-полевые суды чаще всего выносили смертные приговоры, отчего были прозваны «скорострельной юстицией».

Решение о введении военно-полевых судов было принято через неделю после взрыва на Аптекарском острове. По этой причине общественное мнение связывало полевые суды с именем премьер-министра. Однако это заблуждение. Инициатором военно-полевых судов являлся Николай П. Вопреки распространенному заблуждению последний царь не был мягким или нерешительным, по крайней мере в делах подобного рода. Царь собирался ввести полевые суды еще в декабре 1905 г., но тогдашний премьер Витте отклонил его предложение. В начале июля 1906 г. Николай II выразил свою волю в следующих словах: «Напоминаю Главному военно-судному управлению мое мнение относительно смертных приговоров. Я их признаю правильными, когда они приводятся в исполнение через 48 часов после совершения преступления – иначе они являются актами мести и холодной жестокости». После кровавой бойни на Аптекарском острове Николай II получил дополнительные аргументы, убедившие его в правильности этой меры.

Обстоятельства принятия Положения о военно-полевых судах описаны в известных мемуарах товарища министра внутренних дел В.И. Гурко[203]. Он вспоминал, что министры заседали на Фонтанке. Обсуждался проект земельного устройства крестьян в Закавказье. В самый разгар прений в залу вошел курьер и передал Столыпину какой-то конверт, с содержанием которого он тотчас ознакомился и немедленно вслед за сим сказал, что он имеет доложить Совету министров спешное дело. Столыпин ознакомил министров с собственноручной запиской Николая II, в которой говорилось о требовании царя немедленно учредить военно-полевые суды для суждения по законам военного времени. Гурко отмечает: «Впечатление, произведенное этой запиской, было огромное. Мера эта в ту минуту, очевидно, не совпадала с намерениями Столыпина, все еще мечтавшего справиться с революцией мерами конституционными».

Однако верноподданный министр должен был повиноваться монарху. Характерно, что военно-полевые суды были не самой суровой мерой, которая предлагалась в те дни. Обсуждался проект введения института заложников. Гурко считал такую меру вполне допустимой, так как революционеры вели открытую борьбу с государственной властью, которая не только имела право, но даже обязана была принять все меры для обеспечения нормального порядка управления страной. Он с осуждением писал: «Иначе смотрел на это Столыпин. Он с ужасом отмахнулся от предлагаемого способа борьбы».

Законопроект о военно-полевых судах был разработан главным военным прокурором В.П. Павловым при участии министра юстиции И.Г. Щегловитова. Характерно, что оба юриста весьма скептически относились к царской идее. И.Г. Щегловитов, несмотря на стойкую репутацию поборника беззакония, в осторожных выражениях писал, что практически было бы весьма затруднительно выявить «те случаи, когда до постановления судебного приговора надлежит считать по делу вполне безусловно доказанным состав преступления, а равно и виновность в оном обвиняемого и когда, следовательно, на упомянутое дело надлежало бы распространить проектируемый порядок»[204]. Главный военный прокурор В.П. Павлов, которого все единодушно характеризовали как человека «не прославившегося своим милосердием», утверждал, что такая система лишь отдаленно напоминает законность. Парадоксально, что главный военный прокурор, наряду со Столыпиным, в глазах оппозиции считался инициатором «скорострельной юстиции». Он был подвергнут шквальной критике депутатами II Государственной думы. Опасаясь за свою жизнь, Павлов стал затворником, не покидал стены Главной военной прокуратуры, только на короткое время выходил подышать во двор. Там его настигла пуля террориста. Убийство главного военного прокурора лишний раз подчеркивало неэффективность военно-полевой юстиции. Очевидно, в настойчивом желании Николая II ввести эту меру проявилось непонимание психологии террористов. Точно так же заблуждались все монархисты. Например, В.В. Шульгин говорил во II Государственной думе: «Сегодня бросил бомбу, а завтра повесили. Тот, кто имеет бросить бомбу послезавтра, задумается над этим»[205].