Ким Филби - Моя тайная война Страница 63

Об этой пресс-конференции в то время много писали на Западе. Я начал с того, что раздал отпечатанное заявление, в котором говорилось, что в некоторых вопросах я вынужден проявлять сдержанность в своих высказываниях, с тем чтобы соблюсти положения закона о государственной тайне. С этой оговоркой я готов отвечать на вопросы. В одном из первых вопросов был упомянут Липтон, и я ухватился за эту возможность. "А, Липтон, - сказал я, - это как раз подводит нас к самой сути дела". Затем я бросил вызов Липтону, предложив ему представить свои доказательства службе безопасности или повторить свое обвинение вне стен палаты общин. Минут через двадцать несколько журналистов вежливо извинились и поспешили к выходу. "Хорошо, - подумал я, - это, пожалуй, будет в вечерних газетах". Теперь мне стало легче, и я предложил задавать дальнейшие вопросы. Что я думаю о Берджессе? Выл ли я другом Маклина? Чем я объясняю их исчезновение? Где они? Каковы мои политические взгляды? Являюсь ли я "третьим человеком"? Отвечать было легко.

Примерно через час мы перешли в столовую, где было пиво и шерри (к счастью, число гостей сократилось). Репортеры стали относиться ко мне заметно дружественнее. Лишь представитель "Дейли экспресс" проявлял излишнее рвение, и поэтому на большинство его вопросов я злорадно отвечал: "Комментариев не будет!" Впоследствии я узнал, что он в течение одиннадцати лет работал над книгой по этому делу и (цитирую по книге Антони Перди "Берджесс и Маклин") "в течение пяти из них почти ничего другого не делал", поэтому я не виню его за назойливость. Я бы только посоветовал ему пройти двухнедельный курс ведения допроса у Скардона.

Уже прошло время моего ленча, когда ушел последний посетитель. Сообщения о пресс-конференции в вечерних газетах не оставляли желать лучшего. Вызов Липтону был напечатан черным по белому точно теми же словами, в каких я его высказал. Утренние газеты, вышедшие на следующий день, в общем подтвердили благоприятное впечатление. Один хорошо относившийся ко мне репортер позвонил и поздравил с успешно проведенной пресс-конференцией. Теперь очередь была за Липтоном. В первый вечер Би-би-си сообщила, что он присутствовал на заседании палаты общин, но хранил молчание. На следующий вечер он сдался. Один парламентский репортер передал мне его точные слова и спросил, есть ли у меня какие-либо комментарии. Я попросил его перезвонить минут через пять. Я почувствовал такое облегчение, что в первое мгновение мне захотелось поздравить Липтона с благородным поступком, но решил, что он не заслуживает такого доброго отношения, и ограничился уклончивой формулировкой: "Я думаю, что полковник Липтон поступил правильно. Что касается меня, то инцидент исчерпан". Впервые за две недели я повел мать в местный бар.

Инцидент был действительно исчерпан и оставался таковым в течение семи лет. Пресса бросила меня, как раскаленный кирпич. В свете последующих событий легко обвинять Макмиллана, а вместе с ним и правительство в том, что они выдали мне свидетельство о благонадежности. Но это не их вина. Никто из правительства и особенно из службы безопасности не хотел делать публичное заявление в 1955 году. Доказательства были неубедительными. Нельзя было ни выдвинуть против меня формального обвинения, ни полностью меня оправдать. Им пришлось, тем не менее, открыто высказаться из-за шума, поднятого плохо информированной широкой прессой, а также из-за нелепой ошибки Маркуса Липтона. Особую ответственность за это необычайное фиаско несет пресса Бивербрука. Именно она из-за глупой враждебности Бивербрука к Идену и министерству иностранных дел начала и продолжала всю эту историю, несмотря на грубые просчеты. Было бы интересно сравнить расходы нашей дипломатической службы за рубежом с теми деньгами, которые "Дейли экспресс" потратила в поисках обрывков информации о деле Берджесса-Маклина. Но нет худа без добра. Я должен благодарить Бивербрука за семь лет спокойной жизни и за возможность продолжать дело, которому посвятил свою жизнь.

Несмотря на все эти драматические события, моя работа за рубежом в то время еще не закончилась. С 1956 по 1963 год я был на Ближнем Востоке. Западная пресса опубликовала множество измышлений об этом периоде моей работы, но пока я оставлю их на совести авторов. Дело в том, что английской и американской спецслужбам удалось довольно точно воспроизвести картину моей деятельности лишь до 1955 года, а о дальнейшей моей работе им, по всем данным, ничего не известно. И помогать им в этом я не намерен. Придет время, когда можно будет написать другую книгу и рассказать в ней о других событиях. Во всяком случае, для советской разведки было небезынтересно знать о подрывной деятельности ЦРУ и СИС на Ближнем Востоке.

Приложение.

Интервью Кима Филби, данное английскому писателю и публицисту Филипу Найтли в Москве в январе 1988 года.

(Впервые опубликовано в лондонской газете "Санди таймс" в марте-апреле 1988 года). ОСТАВШИЙСЯ ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ ЗАГАДКОЙ.

"Телеграфируйте, пожалуйста, сможете ли приехать в Москву во второй половине января. Филби" - этой телеграммой из Советского Союза завершилась двадцатилетняя переписка между Кимом Филби и журналистом Филипом Найтли, который получил наконец возможность задать несколько вопросов самому, знаменитому разведчику послевоенного периода, ныне генералу КГБ. Публикуя интервью, данное Филби, Найтли дополняет его своими наблюдениями, стараясь представить выдающегося разведчика как противоречивую, но многогранную, чрезвычайно интересную личность.

Когда в 1964 году вышла в свет написанная на базе серии статей, опубликованных в газете "Санди таймс", моя книга под названием "Филби - шпион, который предал поколение", я направил моему герою экземпляр, подписанный мною и моими соавторами - Брюсом Пейджем и Дэвидом Лейчем. Филби прислал в ответ благодарственное письмо.

Это положило начало переписке, которая велась в течение двадцати лет. Она прерывалась лишь однажды, когда я привел в "Санди таймс" выдержку из его письма, свидетельствующую о критическом отношении Филби к книге "Атмосфера измены", разоблачавшей Энтони Бланта. Сам Филби не возражал против ссылок на него, хотя при встрече заметил: "...Если бы я знал, что вы собираетесь печатать мои высказывания, я бы уделил немного больше внимания стилю". Но руководители Филби из КГБ возражали против использования его личных писем, и наша переписка прервалась более чем на год.

Письма Филби написаны в непринужденном стиле, и чтение их нередко доставляло удовольствие. В 1979 году он пожаловался мне, что перебои с доставкой "Таймс" лишили его контактов с Англией: "Признаюсь, я ощущаю пустоту. Мне не хватает некрологов "Таймс", забавных писем, судебной хроники и кроссвордов (15-20-минутная гимнастика для ума за утренним чаем), а также информации и обзоров "Санди таймс" и менее претенциозных разделов литературного приложения "Таймс".