Антон Вильгоцкий - Кто такая Айн Рэнд? Страница 65

Продолжая разговор о современных событиях, Рэнд допустила роковую оплошность, спросив Патерсон, как та относится к последней книге Фултона Шина. Шин, который должен был вскоре принять сан епископа Нью-Йорка, был плодовитым католическим автором. Экземпляр его новой книги, антикоммунистического пухлого тома, озаглавленный «Коммунизм и совесть Запада», Рэнд получила в подарок от их общего издателя. Патерсон написала ей, что на Шина не стоит тратить время, но Рэнд продолжила развивать эту тему и в следующем письме, сказав Изабель, что, по ее мнению, «с католическими мыслителями происходит что-то ужасное». Ее обеспокоил тот факт, что эти католические мыслители – такие, как Шин – ранее известные своими антикоммунистическими взглядами – теперь, похоже, двигались прямиком навстречу государственничеству. Патерсон прислала развернутый ответ, в котором попыталась объяснить, почему католицизм поддерживал действия государства. Рэнд ответила с возмущением – мишенью которого была не Патерсон, а католическая теология. И битва возобновилась. Хоть Патерсон и не являлась католичкой, она не могла стерпеть столь пренебрежительного отношения Рэнд к религии. Возмущенная до предела, она принялась критиковать интеллектуальные способности Рэнд, упрекая ее в том, что та не понимает концепции первородного греха и порочности. Еще большую проблему она видела в том, что Рэнд стремилась полностью сбросить католическую философию со счетов. Из-за радикального осуждения католических философов она обвинила Рэнд в мизантропии: «Можешь ли ты предъявлять такие обвинения столь многим представителям человеческое расы – в том числе некоторым из лучших умов, порожденных ею – так, чтобы твои обвинения не распространялись на всю человеческую расу в целом?». Рэнд, со своей стороны, была непримирима. «Ну да, конечно, я могу», – сказала она Патерсон.

Этот спор о католицизме вскоре привел их на более опасную территорию, где женщины начали конфликтовать по поводу того, как и насколько Рэнд повлияла на моральные воззрения Патерсон. Этот вопрос был особенно чувствителен для Рэнд, которая начала думать, что Патерсон бессовестно позаимствовала ее идеи относительно альтруизма и использовала их в своей книге «Бог из машины». Перед публикацией этого произведения Патерсон спросила Рэнд, не позволит ли та ей использовать некоторые цитаты из их разговоров без указания авторства. Несмотря на то, что Рэнд разрешила ей сделать это, когда книга вышла, она с неудовольствием обнаружила в ней фразы, выглядевшие как дословный конспект их с Патерсон разговоров. Она никогда не высказывала ей своих претензий напрямую, но теперь намекнула в письме на ту старую историю. Патерсон в ответном письме настаивала, что идеи Рэнд помогли ей сформулировать более четкое определение некоторых понятий – но не более того.

Точки расхождения продолжали множиться по мере того, как две женщины спорили по поводу своих разговоров из прошлых лет, вспоминая, кто из них что сказал, и кто с кем согласился. Письма вновь оказались неэффективным инструментом для полноценного общения. Патерсон обвиняла в этом Рэнд: «Я читаю твои письма незамедлительно, но ты порой бываешь слишком медлительна». Сгладить эту проблему должна была новая личная встреча. Патерсон собиралась наконец приехать в Калифорнию, и Рэнд решила отложить дальнейшие обсуждения до ее прибытия. Она возлагала большие надежды на этот визит и даже согласилась оплатить дорожные расходы Изабель. Рэнд предвкушала возвращение золотых дней их дружбы: «Я с нетерпением жду, когда мы с тобой снова сможем проговорить всю ночь. Так совпало, что восходы здесь очень красивые, так что мы славно проведем время». В самом крайнем случае, приезд Изабель Патерсон в Калифорнию давал им возможность разобраться со множеством разногласий, возникших за время разлуки.

Но мечты о примирении так и остались мечтами. С самого начала визит Патерсон был катастрофой. Рэнд очень быстро обнаружила, что ее подруга «казалось, потеряла интерес к философским идеям. Гораздо больше внимания уделяла она разнообразным сплетням личного и литературного толка: кто что пишет, чем занимаются писатели и ее старые друзья». Возможно, Патерсон просто пыталась поддерживать разговор на безопасной территории – но Рэнд не была заинтересована в отношениях, которые не имели бы интеллектуальной подоплеки. Известная своей раздражительностью, в Калифорнии Патерсон вела себя особенно неприятно. Рэнд провела у себя дома несколько званых вечеров, каждый из которых Патерсон последовательно испортила. Она в лицо назвала двоих друзей Рэнд «дураками», а после встречи с драматургом Морри Рискиндом сказала Рэнд: «Я не люблю еврейских интеллектуалов». Рэнд удивленно спросила ее: «Тогда почему же ты общаешься со мной?». Напряжение между двумя старыми подругами нарастало с каждым часом. Патерсон даже рассказала, что много лет назад она намеренно не стала писать рецензию на «Источник».

Кульминацией безобразного поведения Патерсон стал момент, когда она познакомилась с Маллендором, который к тому моменту был одним из ближайших политических союзников Рэнд. Патерсон искала поддержку для нового политического журнала – но когда Маллендор начал задавать ей вопросы относительно этого предприятия, она потеряла терпение. «Она буквально взорвалась, – вспоминала Рэнд. – Она начала кричать, что никто не принимает ее всерьез. Неужели она недостаточно сделала, почему она должна писать какие-то заявки? Почему ей не могут поверить на слово?». Маллендор, который был предупрежден о скверном характере Патерсон, отнесся к этому спокойно, но Рэнд не могла пережить такого позора. Когда Патерсон решила на следующий день уехать домой, Рэнд согласилась. А когда утром Изабель попыталась передумать, Рэнд проявила твердость и отправила ее, куда та собиралась. Это был последний раз, когда они виделись.

С концом их дружбы Рэнд потеряла одного из немногих своих интеллектуальных кумиров. Она всегда искренне называла Патерсон в числе тех людей, что оказали влияние на ее интеллектуальное развитие. Даже в период их «войны по переписке» она продолжала заверять Патерсон: «У тебя я научилась понимать исторические и экономические аспекты капитализма, о которых ранее имела лишь поверхностное впечатление». Однако впоследствии она пересмотрела свое отношение к Патерсон, назвав ее совершенно неоригинальной. «Она была технически подкованной и компетентной дамой-романисткой – вот и все». Большая часть ответственности за разрыв их отношений лежала на Патерсон, которая была известна в консервативных кругах своим скверным характером. Как позднее писал в некрологе на нее Уильям Ф. Бакли-младший, Патерсон была «невыносимо невежлива, невероятно высокомерна, упряма и мстительна». Но конец их дружбы выявлял также и слабости самой Рэнд. Неспособная удовлетворить жажду дружеского общения, которую испытывала Патерсон, она погрузилась в молчание, которое лишь усугубило разнообразные противоречия между ними двоими. После их разрыва Рэнд не могла больше сохранять прежнее уважение к Изабель, низведя ее в своей системе ценностей до уровня второсортной романистки, а не серьезного мыслителя.