Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 65

в Египте. Хотя его планы обычно были точными и тщательно разработанными, его мозгу не хватало гибкости, и он совершенно не мог приспосабливаться к новым, неожиданно изменившимся условиям. Именно это и произошло при Кацбахе. Вместо того чтобы подождать, пока Блюхер первым нападет на него, он перешел реку и поднялся на плато. А потом потоки дождя заставили эту реку выйти из берегов, что сделало его положение крайне опасным. Прусская пехота образовала каре, и, хотя под проливным дождем ружья пруссаков стали бесполезными, они эффективно сопротивлялись всем попыткам конных егерей Макдональда взломать их строй. Некоторое время пехота и кавалерия смотрели друг на друга через образованный штыками забор — пруссаки были не в состоянии стрелять, а конные егеря — достать их своими саблями. Наконец Макдональд ввел в бой улан, длинные пики которых пробивали бреши по краям каре, что позволяло конным егерям пустить в ход свои сабли. Однако Макдональд упустил из виду два важных фактора: колоссальное численное превосходство резервов вражеской кавалерии и наличие вздувшейся от дождя реки за спиной. Когда пруссаки бросились в контратаку, французы были сметены с поля боя, а сам Макдональд должен был спасаться в рядах конных егерей. Оставив мосты для переправы пехоты, кавалерия кое-как переправилась через реку, оказавшись в относительной безопасности. Французы потеряли большинство пушек и тысячи пленных. Это была самая обнадеживающая победа, которую союзники одержали до сих пор.

Ней опять пребывал в угнетенном настроении. Перед сражением под Бауценом Наполеон, зная, что по своему темпераменту Ней не в состоянии управлять большими массами людей в поле, прислал ему — в качестве начальника штаба — умного теоретика-швейцарца Жомини, что Ней счел для себя оскорблением. Когда-то было время, когда ко всему, что говорил ему Жомини, Ней относился очень внимательно. Когда Великая армия проходила обучение на берегах Ла-Манша, Жомини был его ближайшим доверенным лицом. Однако с лета 1804 года утекло слишком много воды, и Ней, который с тех пор успел рассориться со швейцарским «солдатом удачи», теперь рассматривал его приезд чуть ли не как попытку установить над собой опеку. Исполненный негодования, он предложил Наполеону принять его отставку, но тот давно уже привык к вспышкам маршала и не принял ее. Наполеон знал, что как независимый генерал, предоставленный собственной инициативе на поле боя, Ней стоит немногого, как командир корпуса он очень хорош, а как командир дивизии почти не имеет себе равных. По своей же способности воодушевить упавших духом людей Мишель Ней превосходил всех современных ему полководцев мира, а Наполеон был всегда готов оптимально использовать возможности имеющегося у него в руках человеческого материала. Да и военная репутация Нея стоила на поле брани двух дивизий.

Ожеро, которому исполнилось уже пятьдесят шесть лет, не играл в этой странной, сумбурной кампании сколько-нибудь заметной роли. Все это лето он украдкой поглядывал на своего вышедшего из игры друга Массена в надежде, что о нем, как и о Массена, тоже забудут. Во время боевых действий Ожеро оставался командовать резервами, и его мнение об императоре едва ли могло появиться в Moniteur или в какой-либо иной газете. Он воздерживался от советов. Давно миновали те времена, когда он мог стукнуть кулаком по столу и прокричать: «Со всеми батальонами, со всеми пушками — вперед!»

Сен-Сир скрестил шпаги с Бернадотом, но военный талант Сер-Сира был примерно равен военному таланту шведского ренегата, и он удержался в Дрездене до прихода императора. Отличился и Понятовский. Неизменная преданность князя в частности и поляков — вообще должна была заставить Наполеона пожалеть, что он не выполнил свое обещание сделать Польшу независимой. За всеми же прочими союзниками нужно было очень внимательно следить: в недалеком будущем измена Баварии и Саксонии поставит французскую армию чуть ли не на грань катастрофы.

Вероятной представлялась еще более крупная победа. Под Дрезденом, вскоре после возобновления военных действий, союзники забыли об одном своем решении и напали на Великую армию, когда ею командовал сам император. Через несколько часов русские, пруссаки, австрийцы и шведы, смешав ряды, начали отступать, и в течение приблизительно суток у наблюдателей складывалось впечатление, что все замыслы, марши и контрмарши союзников не дают никаких результатов и им никогда не удастся победить эту удивительную армию, пока ею командует Наполеон. Но шанс был все-таки упущен. Как и на Бородинском поле, Наполеон оказался слишком медлительным и не способным по достоинству оценить представлявшуюся ему возможность. Преследовать союзников был направлен генерал Вандамм, своей медлительностью напоминавший Ожеро и хваставшийся, что не боится ни Бога, ни черта. Но оказался в ловушке, когда союзная армия развернулась и нанесла по нему удар. Вандамм попал в плен вместе со всеми своими людьми. Когда же генерала привели к Александру, то его поведение доказало, что в Великой армии еще не забыты некоторые республиканские представления, — когда царь упрекнул его в кровавых эксцессах в Германии, Вандамм гневно ответил: «Я хоть не убивал своего отца!»

Чтобы выиграть эту войну, было необходимо нечто большее, чем просто умение и желание бросить вызов. Ней, разбитый Блюхером под Денневицем, писал Наполеону: «Боевой дух генералов и офицеров падает, а наши союзники побегут при первой же возможности!» Новобранцы воевали отважно, но не могли выносить тягостей военной жизни со стойкостью старых усачей и умирали сотнями от истощения и воспаления легких. 3 октября союзники перешли Эльбу, а французы отступили к Лейпцигу. А 7 октября на другом конце этого растянувшегося фронта Веллингтон перешел через реку Бидассоа и постучался в дверь черного хода во Францию. Чтобы удержать ее запертой, там оставался только Сульт.

К середине октября уже была подготовлена сцена для одного из самых кровопролитных сражений в истории, вошедшего в нее под названием Битвы народов.

Великая армия стояла в Лейпциге. Все близлежащие деревни были укреплены; в них были поставлены гарнизоны. Перед этим гигантским полукольцом расположились союзники: русские, пруссаки, австрийцы, шведы, а также небольшая английская воинская часть с экспериментальной батареей боевых ракет. Соотношение сил сложилось не в пользу французов (три к одному). Каждый рядовой французской армии осознавал, что впереди только одно: упорнейшая оборона и в конечном итоге — отступление через Вейсе-Эльстер и Плейсе — реки, текущие между Лейпцигом и дорогой, ведущей к Рейну.

Это была одна из последних встреч участвовавших в войне маршалов. Здесь, конечно, присутствовал неизменный начальник штаба Бертье. Левый фланг французских позиций защищали Мюрат, Ней, Мортье, Мармон, Удино, Виктор, Макдональд и Ожеро. Вероятно, это была самая представительная группа полководцев, когда-либо собиравшаяся на поле боя под одним знаменем. Насчет