Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер Страница 67

– Армия Крайова. Мы теперь еврейское боевое подразделение – ЖОБ, то есть Zydowska Organizacja Bojowa. 20 октября. Эту дату надо запомнить всем школьникам. Я – командир отряда, и поэтому мне дали пистолет и десять патронов.

Адам сунул пистолет за пояс. Он развернул карту Варшавы и пометил кружочками места, где прячутся нелегалы, прозванные «дикарями», где любой родитель будет готов отдать Ирене своего ребенка.

– Про официальное гетто даже не думай, – предупредил он. – Там верят, что Ausweis будет защищать их вечно. Они снова получили квартиры… на десять душ комнату… Конечно, это – самообман, но им так легче…

Адам достал еще одну карту.

– Ходить придется через канализацию. – Он поднял над нарисованной от руки схемой канализационных магистралей карбидную лампу с жужжащим синим огоньком. – Я познакомлю тебя с человеком, который знает всю систему как свои пять пальцев. Тариф – 50 злотых с человека. По нынешним условиям плата весьма умеренная. И ему можно верить. Он уже много месяцев помогает нам транспортировать оружие, патроны, продукты, водит в гетто и на ту сторону наших бойцов и агентов.

Да, дешево, но где же взять эти деньги? На карте уже и так слишком много карандашных кружочков, а куда направлять спасенных детей? Хорошо, если удастся спасти каждого двадцатого… Ирена свернула карту и спрятала ее в двойном дне своей медицинской сумки.

Выходя из гетто, она вдруг поняла, что оккупация закончилась и началась война.

Сим документом Еврейская Боевая Организация ЖОБ информирует население о том, что нижеперечисленные лица обвиняются в преступлениях против еврейского народа:

Варшавский Юденрат и его президиум обвиняется в коллаборационизме с захватчиками и преступном участии в депортациях населения.

Управляющие «шопов»[88] и члены Еврейской Полиции обвиняются в преступной жестокости в отношении рабочих и «нелегального» еврейского населения.

Все эти преступники приговариваются к исключительной мере наказания.

За день до расклейки и распространения этой листовки, по пути из полицейского участка домой на улице Генся был застрелен заместитель командира еврейской полиции Якоб Лейкин[89], рьяно выслуживавшийся во время ликвидации. Не Адамов ли пистолет увидел предатель в последний миг своей жизни?

В начале ноября Ирена обнаружила у себя на столе записку: «Я знаю, что ты делаешь. Могу помочь. С. Дыбчинска».

Со Стефанией она была знакома с университета – вместе учились у профессора Радыньского, но особо близки не были. Стефания и теперь держалась особняком. Собравшись домой, Ирена задержалась у стола Стефании. Они обменялись понимающими взглядами и покинули контору вместе.

Когда они оказались на улице, Стефания сказала:

– Я знаю, что ты помогаешь евреям. Я слышала, что «держать кошек» стало очень накладно и что тебе нужны деньги. Один человек, его имени я тебе назвать не могу, поручил мне сообщить тебе о новой организации – Жеготе. У них есть деньги. Через несколько дней к тебе придет связной. Пароль – Троян.

Ирена смотрела на шагавшую прочь Стефанию и гадала, сколько еще тайн хранят варшавяне.

Помощники Ирены больше не ходили по домам. Дети-«дикари» (в народе их звали «дикими котами»), у которых не было документов и продуктовых карточек, ютились кто где. Ирена и ее связные перелезали через горы мусора, проползали по темным, вонючим тоннелям, протискивались через дырки в потолке в забытые всеми межэтажные помещения, пробирались в каморки, замаскированные фальшивыми стенными панелями и шкафами. Грязные, изъеденные вшами «дикари» неделями жили под землей без солнца, туалетов, иногда в таких дырах, где нельзя было встать в полный рост.

Адам свел Ирену с Вандой Гарчинской, матерью-настоятельницей монастыря Непорочного Зачатия, которая согласилась приютить пятерых детей. Во время подготовки к операции Ирена пришла в монастырь и поговорила с одной из монашек, сестрой Марией Эной, о размещении детей. На следующий день дети выберутся из расположенного неподалеку от монастыря канализационного колодца ровно в пять утра. После этого связной отведет их в монастырь, постучит в двери особым образом и передаст ожидающей монашке.

– А кто принимал решение? – спросила Ирена сестру Марию Эну.

Та, казалось, была удивлена вопросом.

– Все вместе, – сказала она. – Мать-настоятельница зачитала нам из Евангелия от Иоанна:

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих… Сие заповедаю вам, да любите друг друга[90].

Она сказала, что мы сделаем это только при единогласном решении. Мы помолились – и все было решено. Как же могло быть иначе?

Ирена унюхала знаменитого проводника по канализационным магистралям задолго до того, как показался огонек его карбидной лампы. Они встретились в подвале дома 41 по Мурановской улице. Никто об этом человеке не знал ничего, кроме того, что он – ариец, и Ирене, когда она его увидела, показалось, что он больше тень, чем человек из плоти и крови. Поговаривали, что он и живет в канализации. Он был не в восторге от того, что ему придется вести пятерых детей: слишком шумные, не слушаются и вообще… но Адаму удалось его уговорить. Когда дело дошло до оплаты, он попросил за пятерых всего 50 злотых.

– Больно уж они все маленькие, – улыбнулся он, и зубы его блеснули в свете карбидной лампы…

…А утром ей позвонила сестра Мария Эна:

– Спасибо вам, дорогая. Мы получили посылку с одеждой.

Глава 20

Жегота

Варшава, ноябрь 1942 – февраль 1943

В ноябре 1942-го Варшаву сковали самые сильные за всю историю холода. Цены на уголь, продукты и лекарства взлетели до невиданных высот. Чтобы оставаться в тепле, легальные жители гетто, т. е. рабочие немецких предприятий и их семьи, набились в комнаты десятками душ.

В конце ноября, незадолго до комендантского часа, Ирена вздрогнула от громкого, но вместе с тем какого-то стеснительного стука в дверь. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и распахнула дверь – на пороге стояла девчонка с грязным, угловатым от голода лицом.

– Меня зовут Ванда, у меня для вас есть послание.

Ирена втащила ее в квартиру, надеясь, что их голоса не привлекли внимания соседей. Девушка стянула с головы некогда щегольской берет, растрепав при этом свои темные, заскорузлые от грязи и по-мужски коротко подстриженные волосы.

– Я принесла деньги, – сказала она, дрожа от холода и стреляя по комнате большущими кроличьими глазами.