Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма Страница 68

Мантуя располагается почти в самом центре Северной Италии, контролируя не только дорогу в Альпы, но и крайне важное направление восток-запад, что связывает Средиземное и Адриатическое моря. Поэтому владея Мантуей, австрийцы осуществляли действенный контроль над Северной Италией. Они укрепили город и поставили туда сильный гарнизон. А после первых побед Наполеона в крепость отступили новые тысячи австрийских солдат. Великолепное расположение города на местности облегчало его защиту: с трех сторон Мантую окружали озера, а с четвертой, южной, – непроходимое болото. Эти топи, почти что трясина, были причиной едва ли не самого вредного для здоровья климата среди всех районов Северной Италии – без резких перепадов температуры, с затхлым воздухом. В те времена город ужасно страдал от эпидемий малярии. Однако болото делало практически невозможной прямую атаку на Мантую: единственная дорога к ней шла по длинным дамбам и по мостам. Наполеон решил взять крепость в осаду, рассчитывая, что голод приведет к покорности двадцать три тысячи австрийских солдат, запершихся внутри.

Через шесть недель после прибытия в Милан в штаб-квартиру Итальянской армии Алекс Дюма был назначен командующим первым дивизионом, который вел осаду Мантуи[716]. Два непосредственных предшественника Дюма на этом посту подали в отставку по состоянию здоровья, побежденные болезнетворным климатом. Когда Дюма приехал на место, его старший командир был болен.

Возможно, благодаря тому, что Дюма вырос в тропиках, он оказался неподвержен болотным испарениям и был полон решимости тем или иным способом вырвать город из-под власти австрийцев. Он изучил все аспекты осады, проинспектировал сторожевые посты и огневые точки и поговорил со всеми офицерами, которые поступили под его команду. Он увеличил количество патрулей, особенно в ночное время.

Менее чем через неделю стратегия Дюма[717] принесла первые плоды.

В канун Рождества патрули задержали трех человек[718], которые пытались пробраться в город сквозь французские позиции. Когда посреди ночи задержанных привели к Дюма, его особенно заинтересовал один из них. По тому, как этот человек держался, было видно, что он умен и что он что-то скрывает. Дюма заподозрил, что задержанный выполняет какое-то задание. Он нажал на человека, сказав ему, что знает о его задании для австрийцев и что при нем наверняка находятся какие-то бумаги.

Мужчина отстаивал свою невиновность. Он назвался сыном веронского адвоката[719] и заявил, что просто оказался в неправильном месте в неправильное время. Когда в его вещах и книгах ничего не удалось найти, Дюма обвинил его[720] в том, что он проглотил послание. Генерал решил припугнуть человека и заставить сознаться. Сын Дюма привел яркий отчет об инциденте (основанный на воспоминаниях Дермонкура). Он вполне согласуется с официальной версией событий.

Среди любимых книг моего отца[721] были «Commentaries» [«Записки о галльской войне»] Цезаря. Том «Commentaries» завоевателя Галлии лежал открытым на столе возле кровати, а в отрывке, который отец перечитывал перед сном, Цезарь рассказывал о том, как, желая переправить своего лейтенанта с ценной информацией к Лабиену, он запечатал письмо в маленький шарик из слоновой кости размером с детскую игрушку. Приближаясь к вражеским постам или другому месту, где ему угрожало нападение, гонец должен был положить шарик в рот и проглотить при первых признаках опасности.

Этот отрывок из Цезаря мелькнул в памяти отца будто луч света.

«Отлично, – сказал отец. – Раз этот человек все отрицает, уведите его и расстреляйте».

«Что! Генерал! – в ужасе вскричал [задержанный]. – Зачем расстреливать меня?»

«Чтобы вскрыть вам желудок и найти донесение, которое вы проглотили», – заявил отец с такой уверенностью, как будто некий дух предков поведал ему истину.

Когда мужчина сознался, что он шпион и что он действительно проглотил донесение, возник вопрос, как извлечь из него послание (коль скоро потрошение ушло с повестки дня). Как поведал писатель, Дюма отправил Дермонкура к аптекарю, чтобы тот приготовил слабительное. Когда адъютант вернулся, они дали лекарство шпиону. «Затем они отвели его[722] в комнату Дермонкура, где два солдата не сводили с него глаз. Ночка для Дермонкура выдалась тяжелой, потому что солдаты будили его всякий раз, когда шпион опускал руку в район пуговицы от подштанников. Наконец, около трех часов утра, Дермонкур принес отцу маленький восковой шарик размером с лесной орех».

В письме к Наполеону на следующий день (Рождество, 1796 год) генерал Дюма рассказывает по сути ту же самую историю – только совершенно серьезно. Дюма велел шпиону, «если тот не хочет быть застреленным на месте, предупреждать меня всякий раз, как ему понадобится облегчиться». История заканчивается так:

Он не обманул меня[723], он повиновался моим приказам. Несколько раз он просил позвать меня, и я несколько раз приходил напрасно, пока наконец сегодня он не разрешился письмом, которое я специально отправил к вам с одним из адъютантов.

Внутри восковой оболочки фактически оказались два письма, написанных на веленевой бумаге.

Одно было от австрийского императора. Он писал командующему крепостью, что «доблесть и служебное рвение»[724] последнего «заставляют меня ожидать, что вы станете защищать Мантую до последней возможности». Однако если армия, призванная снять осаду, подойдет слишком поздно и люди внутри крепости Мантуя начнут в массовом порядке умирать от голода и недостатка припасов, они должны будут уничтожить в городе все, что может пригодиться французам (особенно артиллерию крепости), а затем прорвать кольцо осады в районе южных болот и двинуться к Папскому государству, где командующий и его люди найдут убежище. Это были интересные сведения, поскольку французы всегда считали, что, если австрийцы станут прорываться из крепости, они направятся на север, в сторону родины. Известие о том, что папа Римский предлагает австрийцам убежище, имело большое практическое значение для Итальянской армии, поскольку Наполеон искал повод для нападения на Ватикан[725].

Генерал Дюма и его офицеры опасались, сообщал писатель, что «депеша может быть написана на немецком[726], а поблизости никто не говорил по-немецки… Как же сильно радовались два офицера, когда увидели, что письмо написано по-французски. Как они наверняка шутили, император и его главнокомандующий учли, что письмо может попасть в руки моего отца».