Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма Страница 69

Другое послание было от австрийского генерала, который вел двадцативосьмитысячную армию снять осаду крепости. Он сообщал, что спустится к Мантуе из Тироля, но точно не знал, когда его армия сможет добраться до места.

Наполеон передал Дюма свои поздравления[727] и отправил правительству в Париж благосклонный отчет[728] об успешных действиях его контрразведки. Затем он назначил Дюма командующим дивизией в укрепленном лагере при Сан-Антонио[729] (Святом Антуане, как называли его французы) – деревне, которая прикрывала подходы к Мантуе с севера, со стороны Альп.

Осада затянулась – нудное, действующее на нервы предприятие, усугубляемое ледяным дождем, постоянной нехваткой припасов (как среди осаждающих, так и среди осажденных) и таинственной, странной канонадой[730], которую Дюма и его офицеры поначалу приняли за некую систему вражеских сигналов. На самом же деле, как они вскоре выяснили, это были всего лишь «мерзавцы венецианцы»[731] (официально сохранявшие нейтралитет в конфликте). Они палили из пушек[732] во время празднования Нового года. Французские солдаты едва могли спать под грохот[733] салюта.

В дивизии постоянно ходили слухи о готовящемся прорыве австрийцев. Дюма часто всю ночь проводил в седле, объезжая периметр (либо в одиночку, либо во главе нескольких всадников) и выискивая признаки того, что австрийцы выступили в поход. К нервотрепке по поводу возможного прорыва осады добавлялись десятки писем, которые Дюма писал[734] и получал ежедневно – речь шла об обычных проблемах, связанных с функционированием лагеря с тысячами вооруженных солдат. Генерал просил прислать тысячи дневных порций супа[735] и дополнительную одежду, а также предлагал способы использовать местную речную систему для доставки муки, чтобы выпечь из нее багеты.

Обнаружив пропажу тысяч пар обуви, Дюма пришел к выводу, что комиссары (поставщики из числа гражданских лиц) продают на сторону провизию и обмундирование, предназначенное для его солдат. Он отправил одному из поставщиков, которого подозревал в первую очередь, следующее письмо:

Гражданин[736].

Уже длительное время войска нуждаются в рисе, соли и многих жизненно важных продуктах. Я было решил, что первого предупреждения, которое я вам сделал, будет достаточно и что оно заставит вас принять все необходимые меры для восполнения этой нужды. Предупреждаю, что я начинаю уставать от подобной недобросовестности. И если вы не поторопитесь изменить свое отношение, я сделаю то, что нужно в такой ситуации.

Алекс Дюма.

Продираясь сквозь сотни страниц переписки на подобные темы (версия офисной электронной почты восемнадцатого столетия, только замысловато написанной от руки на бумаге, снабженной водяными знаками), я представлял себе, что чувствовал лихой профессиональный вояка вроде Дюма, просиживая за столом по двенадцать часов в день и пользуясь одним только птичьим пером. Временами он и его непосредственный начальник генерал Серюрье выпускали целую пачку писем по какой-нибудь отдельной теме вроде огневой точки или даже корма для лошадей – и все послания датированы одним и тем же днем. Курьер, должно быть, устал метаться с южной окраины города на северную и назад, пока генералы спорили о деталях. Однообразие переписки напоминает однообразие осады в зябкой, вонючей атмосфере болот Мантуи в ожидании хоть каких-нибудь перемен[737].

13 января 1797 года пришло известие о том, что к северу от Вероны замечены новые австрийские дивизии (те самые, о которых шла речь в посланиях из воскового шарика). Это были 43 тысячи отборных солдат[738], которые преследовали 10 300 французов, отступивших к Риволи после серии первых стычек. Наполеон отправил им подкрепление, но французы все равно уступали врагам в живой силе и количестве пушек.

Большинство австрийских отрядов были остановлены в битве при Риволи, но две кавалерийские колонны избежали ловушки и устремились прямо к Мантуе. В жестокой схватке перед рассветом австрийцы легко взяли верх над уступающими в численности французскими дивизиями, которые охраняли северные подходы к городу.

Генерал Серюрье слал Дюма отчаянные письма[739] (похоже, он писал их с частотой более одного в час), задаваясь вопросом, следует ли французам отступить или перегруппироваться.

Вплотную приблизившись к неподчинению приказам, Дюма (со своей позиции в укрепленной деревне Сан-Антонио) заявил Серюрье (квартировавшему в Ровербелле), что тот может делать все что ему угодно, но он, Дюма, и его люди не двинутся с места[740], будут стоять и сражаться с австрийцами. (К тому моменту Серюрье уже привык к дерзкой и образной манере писем подчиненного. В типичном для их переписки стиле Дюма четырьмя днями ранее уведомлял своего командира: «Сажусь на коня[741]. Завтра отправлю вам отчет о причинах, побудивших меня остаться здесь на всю ночь».) В распоряжении Дюма было всего около шестисот человек. Писатель в мемуарах использовал насмешку Алекса Дюма над переживаниями Серюрье как основу для придуманного диалога между отцом и Наполеоном. Главнокомандующий при постороннем распекает подчиненного, хотя на самом деле доволен его действиями.

«А! Вот и вы[742], господин», – сказал Бонапарт, награждая его мрачным взглядом.

Отец не мог оставить такой прием без ответа, он потребовал объяснений:

«Да, это я. Ну, в чем дело?»

«Генерал Серюрье вчера отправил вам два письма, господин».

«Да! И что?»

«В первом он предупреждал вас о возможности отступления… Что вы ответили?»

«Я ответил: „Отступайте к дьяволу, если угодно. Меня это мало волнует. Что касается меня, я скорее дам себя убить, но не отступлю“.»

«Известно ли вам, что, если бы вы отправили подобное письмо мне, я бы приказал расстрелять вас?»

«Быть может. Но вы бы, вероятно, никогда не написали мне то, что написал генерал Серюрье!»

«Это правда», – только и сказал Бонапарт.

Затем, повернувшись к Дермонкуру, приказал:

«Ступайте и стройте солдат в три колонны. Доложите мне, когда это будет сделано».

Дермонкур ушел. Повернувшись к отцу, который собирался вернуться в свою комнату, [Наполеон произнес]:

«Постойте, генерал. Мне пришлось говорить с вами в таком тоне, потому что нас слышал ваш адъютант. Черт возьми! Когда человек пишет подобные депеши своему старшему офицеру, он должен хотя бы делать это сам, а не диктовать секретарю. Но мы больше не станем вспоминать об этом».