Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма Страница 70

Давно ожидаемая попытка прорыва из крепости началась утром 16 января. Если бы гарнизон Мантуи соединился с австрийскими войсками, которые шли ему на помощь, отряд Дюма был бы уничтожен. На одного француза приходилось бы десять австрийцев.

Но теперь соотношение было чуть хуже, чем один к трем, – перевес, который лишь заставлял кровь Дюма быстрее струиться по жилам. Кроме того, генерал слышал, что несколько французских подразделений, возвращавшихся с поля битвы при Риволи, были замечены на шоссе из Вероны. Дюма вскочил в седло и повел своих людей. Они собирались отыскать эти французские отряды, вернуться вместе с ними и дать австрийцам бой. Так что генерал увел шестьсот кавалеристов с позиции, которую они охраняли, и отправился по дороге на Верону. Австрийцы, должно быть, порадовались тому, что сумели занять Сан-Антонио без единого выстрела. Однако их радость продлилась недолго. Проскакав всего час, Дюма встретился с французскими отрядами и после кратких объяснений они развернулись и вместе с ним направились к Сан-Антонио – против австрийцев.

Когда Дюма ворвался в деревню с новыми солдатами, австрийцы все еще превосходили его силы, но теперь лишь в пропорции один к двум.

Дюма всегда демонстрировал самый впечатляющий результат, когда численный перевес был не в его пользу. Это утро не стало исключением. Когда австрийцы в белых мундирах со всех сторон бросились на французов, Дюма на своем скакуне возвышался над рукопашной. Гигант в синем мундире с красно-бело-синей лентой осыпал врагов сабельными ударами. Он обладал такой силой, что мог одним ударом выбить всадника из седла – большое преимущество в битве такого рода. Интуитивное чутье позволяло ему сражаться со многими противниками сразу[743]. В хаосе рукопашной Дюма чувствовал себя как дома.

В какой-то момент под ним застрелили лошадь[744]. Но Дюма встал, нашел другого коня, вскочил на него и продолжил рубить австрийцев. Прямо перед ним разорвалось пушечное ядро, его новый скакун пал[745], и он оказался на земле во второй раз – только чтобы подняться вновь. К концу утра Дюма все еще разил вражеских солдат[746], не получив при этом ни одной серьезной раны. Его соединенные силы сумели заставить австрийцев отступить. И не только выбили кавалерийские колонны из Сан-Антонио, но и обратили в бегство солдат из гарнизона Мантуи – вдоль озер, по мосту и назад, в ворота цитадели, откуда те только что спаслись.

Действия Дюма по отражению австрийской вылазки помешали врагам в то утро объединить свои силы, что могло бы привести к прорыву осады. Когда с севера наконец прибыла большая австрийская армия, она оказалась в ловушке, была изолирована и не могла выполнить свою задачу. Австрийцы продолжали сражаться с врагами, но к этому моменту остальные французские подразделения стали возвращаться с битвы при Риволи, где одержали победу. Злополучный австрийский генерал, который проделал долгий путь до Мантуи, обнаружил, что все новые и новые французские отряды зажимают его подчиненных в тиски, при этом войсками противника командовал один из лучших военачальников французской армии. После пары часов кровопролития австриец сдался. Спустя две недели завершилась осада Мантуи: австрийцы подняли белый флаг над своей главной крепостью в Италии. Париж праздновал победу в битве при Риволи как величайший успех Итальянской войны. Однако целью этого сражения было не дать австрийским подкреплениям прорвать осаду Мантуи и соединиться с армией, пойманной в ловушку внутри города. Так что именно Дюма во главе своего небольшого подразделения решил исход боя за крепость.

Неудивительно, что Дюма вышел из себя, прочитав официальный отчет о сражении. Автор реляции – адъютант Наполеона генерал Бертье – принизил роль Дюма до «наблюдения за боем при Сан-Антонио»[747]. Бертье, правда, включил в документ фразу о том, что Дюма «хорошо» сражался с врагом, однако это не могло заставить Дюма пересмотреть слова, которые он собирался написать в своем рапорте командующему Итальянской армией. Генерал взялся за перо и отправил Наполеону фантастически дерзкое письмо. Оно цитируется в каждом историческом очерке о Дюма как пример его легендарной вспыльчивости:

18 января 1797 г.[748]

ГЕНЕРАЛ,

мне стало известно, что осел, которому было поручено составить отчет о сражении 27 числа [27 нивоза, т. е. 16 января], утверждает, что вплоть до конца боя я занимался наблюдением. Я бы не пожелал этому дураку такого наблюдения, поскольку он сразу наложил бы в штаны.

Салют и Братство!

АЛЕКС ДЮМА.

Командование Итальянской армии состояло из людей, не склонных к деликатности в общении, однако даже на этом фоне поступок Дюма выглядел неблагоразумным. Генерал Бертье был правой рукой Наполеона (позднее он станет его начальником штаба). Я просмотрел весь отчет[749] Бертье в поисках предложения, которое привело Дюма в такую ярость. Оно нашлось на 15-й странице документа – очень беглого описания всей кампании по осаде Мантуи Итальянской армией. Масштабные акции, вроде передислокации австрийским императором своих войск со всей Европы с целью помочь Мантуе, укладываются всего в один абзац. Учитывая широту этого отчета, который явно составлен на основании сведений из многих источников и с целью дать обзор стратегии, надо сказать, роль Дюма в последний день осады в интерпретации Бертье выглядит далеко не столь оскорбительно, как это воспринял Дюма, пусть Бертье и погрешил против истины.

После великих побед Наполеон имел обыкновение проводить реорганизацию своих войск и распределять звания и трофеи. Бертье рассылал эти назначения. Неудивительно, что Дюма ждали плохие новости: он не получил даже дивизию, более того, ему пришлось принять более мелкое подразделение[750] и перейти под командование генерала Массены, к которому он питал неприязнь.

28 нивоза[751].

Генералу Бонапарту.

Я получил ваш приказ, генерал…Не стану скрывать от вас удивление, которое вызвала у меня новость о моем переводе. Не ожидал такого бесчестья – на следующий день после того, как я изо всех сил способствовал победе в сражении… и [того, что] вы, генерал, кто всегда, казалось, воздавали по заслугам храбрым республиканцам в вашей армии, могли, даже не встретившись со мной, лишить меня [своего уважения], хотя я сделал все, чтобы заслужить его. Я был вправе надеяться на чуть более щедрое вознаграждение. После того как я командовал несколькими армиями и не потерпел ни одного поражения, после того как я, будучи самым возрастным генералом в этой армии, полагал, что [заслужил] новые права на доверие со стороны моего командующего и моих товарищей, меня отправляют командовать частью дивизии!