Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось Страница 69

Для встреч с иностранными делегациями Майя была находкой: она пела не только по-итальянски, но и по-испански и по-английски с завидным даже для студентов иняза произношением, да и вообще могла петь на любом языке, не зная его. Иностранные слова, записанные русскими буквами, и музыкальная память — вот ее оружие, и стреляло оно так, что Майю долго не отпускали со сцены. Зарубежные гости, пялившие на нее изумленные глаза, яростно аплодировали из первых рядов. Внешне же Майя вполне могла сойти за итальянку, испанку, гречанку. Известность ее росла, когда она появлялась на концертах, ее внимательно разглядывали, как это бывает, когда звезды прилюдно находятся в самой обыденной обстановке.

Захваливали ли ее? Не без этого. Относилась ли она к этому некритически? Думаю, навряд ли. У любого человека, независимо от профессии, может закружиться голова от комплиментов в его адрес. Что уж говорить о девушке, попавшей в мир, когда-то для нее недоступный? Но, судя по тому, что Кристалинская продолжала честно ходить на работу в КБ, не решаясь искушать судьбу и круто изменить свою жизнь, не очень-то верила она в свою исключительность.

И все же выбор, который так долго отодвигала от себя Майя, состоялся.

Как-то на улице она увидела афишу о предстоящих концертах оркестра Олега Лундстрема. Слово «джаз» на афишах отсутствовало, Майя этот оркестр никогда не слышала по той причине, что он, «прописанный» в Москве, в родном доме бывал редким гостем. Гастроли длились по месяцу и больше, везде оркестр был нарасхват, по два концерта в день, и оркестр наскоро показывался в Москве перед очередными гастролями.

Фамилия «Чохели» стояла крупным шрифтом после фамилии Лундстрема, и Майя вдруг, неожиданно для себя, решила встретиться с Гюли, которую она знала, работая вместе с ней в оркестре Сеульского, и не виделась с тех пор, как оркестр исчез из ЦДРИ. Ходили слухи, что тбилисская красавица. Гюли вышла замуж за московского пианиста Бориса Рычкова, джазового кудесника, и работает теперь у Лундстрема. И вот, стоя у афиши, Майе захотелось повидаться с Гюли, поговорить с ней об оркестре и… — а вдруг получится? — попроситься к Лундстрему.

На следующий день, уйдя с работы пораньше, она отправилась в оркестр, на его базу на улице Герцена. Судьба, доселе всегда благосклонная к ней, — но как жестока она будет вскоре! — не отступилась и на этот раз, и это было ее последнее благодеяние. Майя не застала Чохели, но второй дирижер оркестра Алексей Котяков, узнав ее, пригласил к маэстро. Разговор с Олегом Леонидовичем был недолгим — Лундстрем, в котором течет кровь викингов, человек не очень многословный, сразу предложил Майе стать солисткой его оркестра, войти в штат, на что Майя тут же дала согласие и вдруг, опомнившись, сказала с сожалением: «Но ведь ваш оркестр — джаз, а я…» На что Лундстрем, пряча улыбку в свои пышные усы, ответил: «А вы не волнуйтесь, ваши песни мы немного сджазируем…» Оставалось только подать заявление Машею…

Оркестр Лундстрема был одним из лучших джаз-оркестров Москвы. История у него была богатой и необычной, как и жизнь его руководителя, носящего шведскую фамилию деда, обрусевшего скандинава, ученого-лесовода. В тридцатых гражданин СССР Олег Лундстрем жил в китайском Харбине, куда был послан работать его отец, и здесь же настигла его первая любовь — к джазу.

И вскоре Лундстрем создал тот самый оркестр, который после войны перекочевал в Казань, а затем — спустя почти десять лет — в Москву. Конечно, состав сегодня уже другой, но те же буквы «О. Л.» красуются над оркестром, когда он выступает с концертом, — и совершенно справедливо, это горячо поощряемый музыкантами «культ личности» маэстро Олега Лундстрема.

У Олега Леонидовича хранится много записных книжек. Не с телефонами — маэстро пунктуален и деловит: в записных книжках — «регистрация» всех городов, в которых побывал оркестр в течение того или иного года, сначала СССР и мира, затем России, СНГ и мира с датой приезда и отъезда, количеством данных концертов, репертуаром певцов (в том числе и Майи Кристалинской) и оркестровых пьес. С 1956 года по год 1999-й.

Оркестр был приглашен в Москву во многом благодаря Шостаковичу, который лестно высказался о нем на одном из совещаний в Министерстве культуры.

Об этом рассказывал мне сам Олег Леонидович. Он сидел передо мной в кресле за своим рабочим столом на теперешней базе оркестра, на Басманной, неподалеку от дома, где жила когда-то Майя Кристалинская. Седой до первозданной белизны, с такими же пышными усами, как и сорок лет назад, но только — белыми, этот восьмидесятрехлетний крупный человек поражал еще и тонкими изящными пальцами совсем не старческих рук.

В тот год, когда после статьи «Музыкальные стиляги» был расформирован оркестр Юрия Саульского, Лундстрем чудом устоял. И чудо это явилось в лице министра культуры СССР Николая Михайлова. А произошло оно на московском фестивале. Шел заключительный концерт конкурса танцоров в Колонном зале Дома союзов. Убраны кресла, они стоят по бокам площадки, на которой выступали танцоры, публики — море, все кресла заняты, между колоннами яблоку негде упасть. В зале — министр культуры.

Выступают чемпионы Англии, В программе то, что было на конкурсе, — медленный вальс, быстрый вальс, фокстрот. Красивое зрелище — танцоры элегантны, стройны, на партнере — фрак, партнерша — в бальном платье. Для танцоров играет оркестр Лундстрема. Программа исполнена, чемпионам устроена овация, и вдруг из зала летит запретное в то время слово: «Рок-н-ролл! Рок-н-ролл!» Его подхватывает зал и начинает требовать: «Рок-н-ролл!» Танцоры бросаются к Лундстрему: «У вас есть рок-н-ролл?» Лундстрем отвечает: «Есть!», но тут же к нему подбегает бледный руководитель конкурса: «Что делать, Олег Леонидович?» Лундстрем спокойно отвечает: «Спросите у министра». Перепуганный руководитель бежит к министру: «Как быть, Николай Михайлович?» Министр: «Раз просят, надо сыграть». И оркестр заиграл. Когда танец закончился, зал загремел: «Браво!» А потом уж и слово «бис!» взлетело к люстре. И оркестр начинает «бисировать».

А потом танцоры подбежали к Лундстрему, чтобы поблагодарить, завязалась короткая беседа, к удивлению танцоров — на английском языке. Музыканты говорили по-английски, восхищаясь их танцем! Это изумило московских гостей окончательно.

Но этот номер, да еще с «бисированием», для Лундстрема так просто не прошел: в отделе культуры ЦК (опять кто-то «поставил в известность»!) состоялась джазовая баталия, статья «Музыкальные стиляги» свое дело сделала не только для Сеульского, теперь на очереди был Лундстрем со своим оркестром, и, судя по всему, до закрытия очередного московского джаза оставались считанные часы. Особенно витийствовал парткульттрегер с фамилией, носящей библейский оттенок, — Апостолов, но по своим воззрениям далекий от христианской терпи мости. Дать бы ему волю, и оркестр был бы выслан обратно в Казань, а его руководителя, этого шведа, можно бы отправить подальше, в родную Читу. Но на совещании в ЦК слово взял сильный и авторитетный в партийных кругах министр культуры Михайлов, не только очевидец, но и участник происшедшего в Колонном зале триумфа рок-н-ролла. Он заявил, что джаз запрещать нельзя; при всем желании товарища Апостолова сделать это невозможно, потому что джаз завоевал весь мир, а если мы хотим жить в дружбе со всеми народами, нам следует считаться с их вкусами. И потом, джаз джазу рознь. Лундстрем играет не буржуазную музыку, а, например, татарскую, это оркестр с широким профилем и широкой сферой деятельности.