Валерий Шубинский - Азеф Страница 69

Дума сосредоточилась на аграрном вопросе. Было внесено три проекта, предусматривающих ликвидацию крестьянского малоземелья за счет крупных помещичьих хозяйств: умеренный — кадетский, в меру радикальный — Трудового союза и крайне радикальный (немедленная национализация всей земли) — эсеровский. Последний законопроект был внесен «на закуску», 6 июля. В этот день премьером (вместо Витте) был назначен Петр Аркадьевич Столыпин, который отличился успешной борьбой с революцией (но и мягким сдерживанием «черной сотни») в эсеровской вотчине, в Саратове, а весной 1906 года, по настоятельной просьбе царя, возглавил, вместо Дурново, Министерство внутренних дел.

8 июля Дума была распущена.

Часть депутатов (эсеры и трудовики) отреагировала на это Выборгским воззванием, призывавшим россиян при отсутствии законодательного органа не платить налоги и не идти на военную службу. Этот документ обернулся подписантам трехмесячным заключением и (главное) лишением пассивных избирательных прав. В результате во 2-ю Государственную думу пришли уже новые люди.

18(31) июля — 20(2) августа в финляндском Свеаборге произошло солдатское восстание в поддержку Думы. К восстанию примкнула финляндская национальная гвардия во главе с капитаном Коком. Одновременно восстал Кронштадт. После Московского восстания это была, вероятно, самая кровопролитная битва первой русской революции (до 600 убитых). Но она была проиграна. Эсеры и эсдеки обвиняли друг друга в неподготовленном выступлении.

Правительство готово было перейти в наступление, время его растерянности подошло к концу. Революционеры и либералы пожелали слишком многого — и упустили те козыри, которые имелись у них на руках. Понятно это стало через год…

Но умные люди уже летом 1906-го кое-что уловили. А наш герой был умен.

Именно в дни 1-й Государственной думы возобновилось его сотрудничество с полицией. Но это было уже другое сотрудничество. Не такое, как прежде.

Началось оно, как мы только что писали, с того, что Рачковский и Герасимов «съели» покушение на Дубасова. В конце концов, он не был их непосредственным начальником — в отличие от Дурново, дело на которого Азефу по-всякому надо было закрывать. Собственно, Азеф уже и решил им пожертвовать, коли «подставился» как извозчик. Рачковский и Герасимов пообещали никого не арестовывать, чтобы еще раз не подвергать опасности вернувшегося на службу агента — и сдержали слово.

Через несколько дней Азеф заявил Савинкову:

«— Получено сведение из достоверного источника, что полиции известно о существовании трех извозчиков в Петербурге в связи с делом Дурново. С другой стороны, Гоц, Павлов и Трегубов жалуются, что за ними следят. Что ты об этом думаешь?

Я спросил, какие именно сведения получены и от кого. Азеф рассказал мне следующее.

В. И. Натансон в гостях у одного видного кадета услышала за столом разговор о боевой организации. Из этого разговора она поняла, что гостям известно о существовании в Петербурге трех извозчиков-террористов. Так как факт этот ей самой был неизвестен и дойти до кадетов мог, очевидно, не из революционных, законспирированных кругов, а из полицейских источников, то она и поспешила сообщить в центральный комитет об услышанном»[194].

Савинков предложил эвакуировать трех «засветившихся» извозчиков. Но заменять их другими уже не было времени — до открытия Думы оставались считаные дни. Была все-таки предпринята попытка убийства Акимова (Трегубов в форме чиновника Министерства юстиции ждал министра у его дома на Михайловской улице).

Что касается Дурново, то под конец Абрам Гоц предложил взорвать дом министра.

План был таков:

«Три человека в приемные часы должны силой ворваться, стреляя из револьверов, в переднюю, попробовать проникнуть дальше, а там… взорваться. Они — сами должны превратиться в живые бомбы! Для этого должны быть сшиты особые, начиненные динамитом жилетки, т. е. жилетки, под которыми можно в подкладке зашить запасы гремучего студня, уложив его вокруг всего тела. Каждый должен иметь на себе не меньше двадцати фунтов. Террористы таким образом превращаются в живые бомбы огромной взрывчатой силы. Гремучего студня или динамита должно быть достаточно, чтобы три человека-бомбы взорвали все здание. Конечно, Гоц хотел быть одним из них.

Азеф внимательно отнесся к этому проекту. Нашли в Гельсингфорсе надежного портного (среди членов финской Партии активного сопротивления). Азеф пошел к портному сам на примерку. Вернулся с нее угрюмый.

— Я отказался от этого плана.

— Почему?

— Когда я примерил на себе жилетку, мне показалось это слишком страшным»[195].

В конце концов Азеф согласился на этот невероятно кровавый и самоубийственный акт — но лишь при условии, что он сам примет в нем участие и «пойдет впереди». Естественно, это жертвенное предложение отклонили — не может же Боевая организация остаться без Азефа. К тому же возникли и другие, уже чисто технические сложности — и в итоге план тихо похоронили. (Как и другой в этом же роде: взорвать поезд, на котором Дурново ездил к царю.)

К этому времени относится еще один театральный «акт самопожертвования». Отчаявшись, боевики задумали нечто грандиозное по кровавой масштабности.

«Человек 8–10, одев на себя большое количество динамита, прорываются насильственно в Зимний Дворец и взрывают себя вместе с дворцом. Этот проект был разработан и доложен ЦК и не состоялся вот по какой причине: Азеф ставил условием, что он непременно пойдет вместе с ними. Иначе он не согласен, „…нельзя посылать других, а самому остаться“, — говорил он»[196].

Таким образом Азефу еще раз удалось, играя на своей «незаменимости», удержать своих подчиненных у роковой черты. Как бы мы ни относились и к террору как таковому, и к личности Азефа, признаем: все без исключения теракты, подготовленные БО при его участии, носили направленный и «точечный» характер. Мог погибнуть кучер, адъютант, но не десятки посторонних и невинных людей.

История с покушением на Дурново имела конец гротескный и страшный (впрочем, что во всей этой эпопее не страшно и не гротескно?). 19 августа 1906 года в Интерлакене, в Швейцарии, в гостинице «Юнгфрау» за столиком в ресторане был застрелен Шарль Мюллер, французский рантье. Убийцей оказалась некая русская юнгфрау, Татьяна Леонтьева — та самая смолянка, которая в начале 1905 года собиралась стрелять в царя из букета. Мюллер был внешне немного похож на Дурново. К тому же Леонтьева где-то слышала, что русский министр пользуется этой фамилией в своих поездках за границу. Но в первую очередь ее поступок свидетельствовал о помутнении сознания. Остаток жизни смолянка провела в швейцарской лечебнице для душевнобольных. В психиатрических клиниках, кстати, закончились дни еще нескольких террористов азефовского призыва — Доры Бриллиант, Егора Дулебова…