Михаил Девятаев - Побег из ада Страница 7

Эсэсовцы из кожи лезли, стараясь сломить нашу волю к сопротивлению, поколебать веру в победу Советской Армии. Для достижения этой цели они не гнушались никакими средствами, вплоть до гнусного обмана: официально объявляли, что Советская Армия уже разбита и как таковая больше не существует, что немцы вылавливают сейчас остатки разбитых армий, которые остались без командования и связи между собой, не сегодня-завтра Советский Союз потерпит полный крах. Хорошо помню разговор с гитлеровским офицером, который допрашивал меня без переводчика — сам хорошо владел русским языком. Этого разведчика больше всего интересовали сведения о нашей боевой технике. Я наотрез отказался отвечать на его вопросы. Тогда он заявил:

— Чего ты упираешься? Всё равно мы победим!

— Как же вы победите, если отступаете на всех фронтах под ударами наших войск? — засмеялся я.

— Мы отступаем временно, чтобы сократить линию фронта. Скоро начнем большое наступление. У нас изготовлено новое оружие, перед которым советским войскам не устоять…

— Никакое оружие не сдержит натиска нашей армии, — доказывал я ему.

И вот сейчас передо мной лежит протокол этого допроса, также захваченный у фашистов нашими войсками. В протоколе № 211 от 27 июля 1944 года приведены следующие мои слова, записанные этим офицером:

«Все уверены в победе. Советский Союз за последние три года намного перегнал Германию в массовом производстве современного вооружения (прежде всего самолетов и танков). В этом отношении в СССР ведутся дальнейшие работы, так что Германия должна быть побеждена превосходством русского вооружения».

Очень скоро фрицы перестали заигрывать с нами. Они поняли, что изменниками Родины мы не станем, ни одной военной тайны своего государства не выдадим. Нас переправили в лодзинский лагерь. Недолго мы пробыли в этом застенке, но горя хлебнули с избытком. С первой же минуты пребывания там поняли, чего стоят уверения гитлеровцев в их «гуманности».

Привезли нас в обеденное время. Поезд прошел прямо на территорию лагеря. Еще из вагонов мы увидели длинную очередь изможденных и оборванных людей.

— Неужели это наши летчики? — вырвалось у кого-то.

— Были летчиками. Но теперь они далеко не улетят. Скоро и вы такие будете, — злобно бросил сопровождавший нас немец-переводчик.

Мы с ужасом смотрели на эту очередь скелетов, закутанных в лохмотья. Они стояли с алюминиевыми мисками и один за другим подходили к бочке посреди двора, из которой им наливали в миски «суп», состоявший из одной воды и брюквы, без жиров. Меня и сейчас тошнит при воспоминании об этом «супе». Его не стали бы есть даже свиньи. Но и этой бурды плескали в миску, чтобы лишь покрыть дно. А сколько раз приходилось видеть, когда изнуренные пленники вместо супа получали черпаком по голове!

Жили мы в бараках, обнесенных колючей проволокой под током высокого напряжения. Окна бараков на ночь закрывались ставнями. В первый же день у всех отобрали ордена, выдали бирки с номерками. Каждый из нас должен был забыть свою фамилию, имя и отчество, проститься со своим человеческим достоинством, помнить только номер. По совету одного из товарищей мы с Кравцовым припрятали награды, которыми отметила нас Родина. Два своих ордена я хранил под повязкой на левой руке. Это было небезопасно.

— Давай, Михаил, подальше спрячем награды, а то всё равно отнимут, — предложил Кравцов.

Я согласился, и он, отсчитав вдоль каменной стены четыре шага от двери, закопал наши ордена.

В этом лагере я встретил летчика Ивана Пацулу. Мы были с ним знакомы еще на фронте. Он летал на штурмовике. Здесь мы еще больше сблизились, помогали друг другу переносить лишения. Иван Пацула рассказал о своем неудавшемся побеге, о пытках, перенесенных им в карцере.

Голод, пытки, издевательства — вот чем хотел враг сломить верность советских воинов своей Родине. Кусочек хлеба-суррогата наполовину из древесных опилок выдавался на весь день. Надсмотрщики цинично заявляли, что мы, русские, не умеем есть хлеб. Его, мол, нужно съедать не сразу, а постепенно — только при этом условии вы не будете чувствовать голода.

Трудно рассказать обо всех изуверствах носителей «нового порядка», об их жестокости и садизме. Каждый издевался над нами, как мог и сколько хотел, делал всё, что подсказывала ему садистская фантазия. Например, по распоряжению начальника лагеря, изощренного в пытках, нас заставляли после обеда бегать вокруг колодца.

— Эта зарядка необходима для лучшего усвоения пищи, — говорил лагерфюрер.

Нас беспрерывно строили на поверки, заставляли бегать к группе немцев и выкрикивать по-немецки свой номер. Из-за незнания немецкого языка я как-то перепутал свой номер, и за это фельдфебель Гамбанич огрел меня палкой по спине. Много, очень много погибло советских людей от таких «развлечений».

Лагерь был заминирован. По воле коменданта в любой момент его могли взорвать, уничтожив всех пленников. День и ночь вокруг лагеря и внутри его, между бараками, шныряли солдаты с собаками. И все же наши советские люди не теряли надежды на то, что им удастся бежать, и бежали, зная, что идут на верную смерть.

Двух летчиков охранники взяли «уборщиками» в свою столовую, находившуюся за воротами лагеря. У некоторых из нас закралась мысль о том, что эти два товарища «продались» фашистам. Но вдруг в лагере тревога: бегут солдаты с собаками, выгоняют нас из бараков, становят в строй. Потом смотрим — ведут избитых и окровавленных «уборщиков». Оказывается, они из столовой выпрыгнули в окно и убежали. Поймали их только спустя несколько часов на противоположной окраине города. Перед строем их били прикладами, травили собаками и, наконец, расстреляли. Всех нас предупредили, что каждого, кто попытается бежать, ожидает такая же участь.

Тяжело переживали мы смерть отважных героев и то, что считали их «продавшимися». Их неудача никого не испугала, а еще больше укрепила нашу решимость бежать во что бы то ни стало.

Как враг ни отгораживал нас от мира, хоть и с запозданием, мы узнавали разными путями о положении на фронтах. Обсуждая ход военных действий, загорались желанием вести активное сопротивление всем мероприятиям фашистов. Как ни странно, мы, например, намного раньше узнавали о победах наших войск и успехах наших союзников, чем об этом сообщали немецкие газеты. Сколько радости было в связи с этими событиями! Пленные французские летчики, боровшиеся против фашизма в составе советских воздушных сил в эскадрилье «Нормандия-Неман», Жан Бартье и Майе, рисовали пальцами на песке карты Франции, Нормандии и по ним уточняли маршрут продвижения союзных войск по территории Франции.