Никита Михалков - Публичное одиночество Страница 7

Мне было хорошо работать с Александром Калягиным из-за его актерской податливости, высокого профессионализма, умения воплотить предложенный режиссером образ.

Мне было легко работать с Андреем Алексеевичем Поповым, Ириной Купченко, Люсей Гурченко.

Могу и дальше продолжить этот список, работал-то я с хорошими артистами… (II, 16)

(1993)

Интервьюер: Кто Вы лучше – актер или режиссер?

Там хорошо, где нас нет.

Когда я работаю с артистами, мне кажется, что я сыграл бы лучше, чем любой из них, включая детей и животных. Когда я работаю артистом, мне кажется, что я снял бы лучше.

Это, в общем-то, такой самообман.

Я как артист люблю работать с хорошими партнерами и с хорошим режиссером, что бывает довольно редко, не часто выпадает такая радость.

Но я люблю актерское дело.

Я чувствую артистов, я люблю их, и они это чувствуют, и им, надеюсь, от этого со мной легче. (III, 2)

(2002)

Я считаю чрезвычайно важным, чтобы актеры и режиссеры заговорили друг с другом и начали обмениваться теми секретами, которые каждый в своей работе успел для себя открыть.

Например, все знают самую элементарную вещь: что все монтируется. Но если на один и тот же монтажный стык подложить разные звуки (либо звон колокола, либо резкий хлопок двери, либо чей-то чих или кашель), то можно абсолютно по-разному им воспользоваться. И это тоже надо знать. Такое знание никакого отношения к таланту не имеет, оно имеет отношение к ремеслу и труду.

Роберт Де Ниро, Пол Ньюман, Мерил Стрип время от времени бросают свои дела и едут в Студию Ли Страсберга, где играют этюды, потому что без этой школы, без постоянного тренинга надеяться только на талант (эх, сейчас так сыграю или так сниму!) можно в лучшем случае один раз, но он может оказаться первым и последним.

Все остальное есть результат саморазвития, культурного уровня, техники и, конечно, постоянного ощущения ремесла на кончиках пальцев. Если пианист не поиграет две недели, месяц, то это все. Пианист Рудольф Керер сидел в тюрьме и играл на доске, а когда вышел, то через несколько дней дал концерт.

В общем, я призываю всех к мирному сосуществованию. Хочу еще раз сказать: желания кого-то ущемить, обидеть, тем более кем-то командовать у меня нет, а вот желание профессионально общаться есть. И мне кажется очень важным, чтобы оно в нас возродилось. Без обогащения друг друга личным опытом, без желания послушать своих коллег, без того, чтобы, притушив ироничный взгляд, все подвергающий сомнению, просто ощутить, что мы один цех и единое братство, невозможен тот путь, когда мы перестанем чужие поражения считать собственными победами и будем в нашем деле опираться на профессию, на ремесло, на уважение к зрителю, для кого, в сущности, все и делаем. (XIII, 1)

(2005)

Интервьюер: Вы так долго не снимались и вдруг сразу три большие роли: у Балабанова, Янковского и Занусси. Как так получилось?

Как-то сложилось все то, что находилось в стадии переговоров, идей…

Насчет «Статского советника» – там роль Пожарского, которая стоит того, чтобы ею заниматься всерьез и подробно.

Что касается «Жмурок», то это совершенно другое – абсолютно характерное, острое, наглое. Это «стёб над стёбом»…

А Занусси есть Занусси. И мне хотелось посмотреть, из чего у него складывается процесс, что такое его работа с актером. Тем более что он был совершенно определенен, говоря, что пишет для меня эту роль и, если я не буду сниматься, он будет откладывать, ждать меня… То есть я понял, что для него это важно.

У Вас вообще есть ощущение, что Вы как актер в жизни недобрали?

Да, есть. Жажда есть, голод есть. Это мне мешает и расстраивает, но я все равно стал заложником данных обещаний. И я должен их выполнить, к сожалению.

Вы имеете в виду Союз кинематографистов?

Ну и Союз кинематографистов…

Ваш медийный, что ли, образ настолько значителен, что всякий раз подминает персонажа под себя. Уже где-то начиная с Паратова все ваши роли – это Никита Михалков, который в фильме как-то обыгрывается. Так ведь?

Есть такое, это правда. И в этом есть некая эксплуатация со стороны тех, кто меня приглашает. И это обедняет с точки зрения профессии, согласен. Поэтому мне и хотелось найти такую нишу, где можно пробовать двигаться по роли, по человеческим слабостям, а не по такому харизматическому давлению.

Счастливым в этом смысле был, например, Юра Богатырев, который мне ужасно жаловался, что его не узнают на улице. Он мне говорил: «Я стою в очереди за туалетной бумагой. Идут по телевидению «Два капитана» – и ни одна сука не уступила место. Я стою, мордой верчу – не могу же я сказать, что я вот… И никто меня не узнает. Никитушка, ну как же так?» Я говорю: «Юра, ну это же твое счастье! Туалетную бумагу я тебе достану, если надо. Но твое счастье, что ты можешь быть любым». Это как у Елены Соловей, это такая «никакоистость», которая позволяет быть и Шиловым в «Своем среди чужих», и Войницевым, слабым, большим, наивным, глупым… Смоктуновский таким был, Михаил Чехов. Это для актера огромная удача. Вот Миша Боярский – замечательный актер, но приговорен к своему образу.

Хотя я верю в то, что мои возможности шире, чем то, что используется. Может быть, просто боятся предложить… (II, 47)

(2005)

Интервьюер: Сколько лет Вы не снимались в кино?

С «Сибирского цирюльника». Пять или шесть лет!

Не жалко потерянного времени? Конечно, Вы ответите: жалко, но кто, если не я…

Действительно, жалко. И наверное, есть кто, кроме меня… Но просто я не привык оставлять незаконченными дела. Это меня гнетет и не дает спокойно заниматься другим.

Неужели за шесть лет не было интересных предложений?

Были те, что, как говорится, занимали бы мою занятость. Но ничего принципиально нового в них не было.

Вам самому интересно быть только актером и режиссером?

А это для меня было и остается главным! Если бы мной двигал чиновничий азарт, жажда власти и благ, я бы давно в Министерстве культуры сидел или в Думе, причем все созывы.

Я больше могу сделать именно на своем месте. На любом уровне говорить то, что думаю, не боясь оказаться белой вороной. И это тоже для меня процесс творческий, неотъемлемый от того, что я делаю в кино. (I, 116)

(2005)

Интервьюер: Похоже, Вы соскучились по актерству. Видно, что в «Статском советнике» Вы смакуете каждую мизансцену, каждый кадр.

А я всегда каждый кадр смакую.