Вадим Козин: незабытое танго - Коллектив авторов Страница 7

не участвовал в этих «концертах художественной самодеятельности». Да Щербаков всегда мрачный сидел, мой враг номер один, почему – как-нибудь расскажу… А Иосиф Виссарионович смотрел на своих «орлов» с усмешкой, по-моему, доброй, во всяком случае добродушной. Иногда и в ладоши прихлопнет, и ногой притопнет, и споет-подпоет… Уж не знаю, как там они высокую политику творили, но веселились так, что дым коромыслом!

Постоянно в таких концертах вместе со мной участвовали Лемешев, Образцов, Гаркави. Другие менялись. Вот Образцов, писал недавно, в двадцати семи таких концертах участвовал. Надо же, подсчитал… А я не считал и в друзья к Сталину не набивался, но всегда говорил и сейчас скажу: у меня с Иосифом Виссарионовичем были отношения хорошие, он меня, вернее мои песни, любил. И посадил меня не Сталин. Посадили меня Щербаков с Берией! А Иосиф Виссарионович, может быть и даже скорее всего, и не знал, что я сижу. Вот про него сейчас много чего говорят, а он был тогда прежде всего старым человеком, обремененным неподъемной ношей. Где ему было обо всех и обо всем знать, хотя бы даже и о довольно известном певце. Ну, не поет Козин, да мало ли что? Он, может, и поинтересовался как-нибудь, ему что-то соврал тот же Берия… Ей-богу, без горечи это говорю… А Берия во время таких интимных концертов ни секунды на месте не сидел, как какой-нибудь провинциальный администратор – то тут, то там, подслушивает, подзуживает, подсматривает, натравливает. И как Иосиф Виссарионович такого до себя допустил? И как Михаил Сергеевич Горбачев до себя допустил Пуго, да Крючкова, да Янаева? Не переворот, а недоворот какой-то. Что, я не прав? То-то! И вообще должен вам сказать: зря сейчас так на коммунистическую партию напали. Хоть там и аппаратчиков много, но они хоть что-то умеют делать! И о культуре всегда заботились… А если вдруг анархия, хаос, куда же культуре, искусству деваться?! Я, конечно, против диктатуры, за демократию, но ведь сначала надо хоть что-то уметь, а потом уж и на власть претендовать! А то одна говорильня и беспорядок.

Чтобы закончить о концертах этих правительственных, скажу так: это и есть оборотная сторона славы. И до сих пор не пойму, не разберусь: высшая ли это честь для артиста или, наоборот, самое что ни на есть глубокое унижение? Ведь артист-лицедей, шут, скоморох! И кто бы ни говорил, к примеру, что искусство принадлежит народу, это, может быть, с одной стороны и так. А с другой? Но на этот вопрос и великий Мольер не смог ответить. Где уж нам, грешным… А перед совестью своей я чист. Ну и что же, ну и пел вождям. Вожди ведь тоже в итоге публика.

Гастроли

♦ Вадим Козин:

Слава, конечно, вещь приятная. Очень удобно, когда, к примеру, тебе отведут отдельную каюту на пароходе или купе в поезде во время гастролей, когда тебя все администраторы издалека узнают и по имени-отчеству величают.

Прекрасно, когда денег столько, что не считаешь каждую копейку и семье помочь можешь. Короче говоря, известность, популярность, слава, если хотите, освобождает артиста от бытовых мелочей, помогает все силы сконцентрировать на главном – на творчестве. Но слава имеет и оборотную сторону: тебе не дают прохода на улице, у тебя появляется масса «знакомых незнакомцев». И, наконец, самое неприятное – тобой усиленно начинают интересоваться власти предержащие. То есть это поначалу даже приятно.

Вообще-то я любил ездить с небольшой бригадой. Администратор, один или два аккомпаниатора, балетная пара, а то и один-два декламатора. Такая бригада очень удобна своей мобильностью, в доходах же я никогда не сомневался. На меня публика, скажу без хвастовства, валом валила, аншлаги бывали везде и всегда, начиная с тридцатых годов. Меня даже к западным гастролерам «пристегивали». Кто, например, знал, кто такой Поль Робсон, в 1938 году? Он тогда с Козловским «Ноченьку» еще не спел. Вот и поставили меня к нему в концерт, отдали ему первое отделение, а мне второе. Причем так афишу составили, что не поймешь, в каком отделении кто поет. Вот публика и пришла на меня, а заодно и знаменитого американца узнала и полюбила. Что-то я расхвастался. Пусть другие скажут, как это было, если кто помнит, конечно…

♦ Евгений Алексеев[6]:

1938 год, Саратов, театр оперетты. Я тогда в этом театре работал в балетной труппе вместе со своей супругой. Время было голодное, и мы вынуждены были подрабатывать, халтурить, как в театре говорят. Было у нас с женой подготовлено несколько концертных номеров, мы их постоянно репетировали, потому что надо было в любую минуту быть готовыми станцевать. И вот наш город – а Саратов театральный город – облетает весть: к нам на гастроли едет Вадим Алексеевич Козин! А он тогда находился в зените славы, мы все мечтали попасть на концерт. Пошел я к администратору за контрамаркой, а он и говорит: «Послушай, Женя, вы ведь халтурите?» – «Упаси бог», – отвечаю, ведь халтура во все века пресекалась. – «Да не бойся, я не о том. Просто хочу тебе предложить одному тут человеку показаться, ему нужна балетная пара на гастроли. Очень выгодные условия». Я согласился, конечно.

И вот после спектакля нас осталось в театре несколько пар, еще из других театров пришли, из самодеятельных ансамблей. Часа два продолжался просмотр. Мы с женой танцевали венгерский танец. Наконец все закончилось. Нам и еще двум парам велено было остаться. «Что-нибудь кроме “Венгерки” сможете станцевать?» – раздался голос из темного зала. «А что бы вы хотели?» – спросил я. «Что-нибудь испанское или цыганское». – «Можем и то, и другое!» – «Ну, давайте испанское!» Станцевали мы испанский танец. Из зала донеслось: «Всем спасибо большое! Все свободны, а “испанцы” задержитесь, пожалуйста!» Мы ушам своим не поверили! На сцену легко взбегает невысокий стройный человек, ласково улыбаясь, подходит к нам: «Устали? А со мной не хотите поработать?» – «Кто такой?» – думаю, а со всех сторон несется шепот: «Козин, Козин!» – «Конечно, согласны!» – хором выпаливаем с женой. «Ну вот, к вам завтра подойдет администратор, обговорите условия и собирайтесь в дорогу! С театром мы договоримся, не волнуйтесь!» Вот так я познакомился с Вадимом Алексеевичем Козиным.

За время гастролей мы и страну посмотрели, и деньжат поднакопили, и подкормились, а то совсем от голода доходили. А главное – Вадим Алексеевич вылечил меня (а болел я малярией). Страшная болезнь, особенно когда хинина нет. А хинин тогда был на вес золота. Так вот, Вадим Алексеевич, уж не знаю как, доставал мне