Вадим Козин: незабытое танго - Коллектив авторов Страница 8

Концерты Козина

Зал стоя рукоплещет. Медленно открывается занавес, на сцене – рояль. Из-за кулис одновременно и стремительно появляются Вадим Козин и Давид Ашкенази[7]. Свет в зале гаснет, но миллионом лучей вспыхивает на груди певца знаменитая бриллиантовая звезда, и лучи эти падают на лица восхищенных зрителей. Аккорд, другой и – чудо! Льется в зал чарующий, жемчужно-бархатный голос…

Давид Ашкенази

♦ Вадим Козин:

Не знаю, может, было и так, как вы рассказываете. А может, и по-другому. Ведь приходилось петь не только в театрах и концертных залах больших городов. Пел и на погранзаставах, и в клубах-вагончиках, и на полевых станах. А вообще-то встречали везде и всегда хорошо, по-доброму. Устраивали всегда по-человечески, понимали, что для артиста три четверти жизни – это дорога, поездки. Но то, что вы рассказали, – это только внешняя сторона моей жизни. Концерт, выступление – это ведь только итог большой, не прекращающейся ни на минуту работы. Выбор репертуара, репетиции, подбор соисполнителей, да что там перечислять! Ведь это каждодневная черновая работа, никому, кроме самого артиста, не интересная… А так, конечно, были и поклонники, и цветы, и из театра на руках выносили, и банкеты были, правда, без всякого там кутежа. И звезда бриллиантовая была, а кто мне ее подарил – не скажу! Имеет же право человек на личный секрет. А куда она делась – об этом спросите тех, кто мой дом в 1944-м обыскивал, но учтите: она им счастья не принесла и не принесет. Недаром моя тетка Дашутка с Мандрагорой и Шамбалой связи поддерживала!

♦ Петр Нефедов[8]:

1940 год. Хабаровск. Дом офицеров. Концерт Вадима Козина. Я в то время проходил на Дальнем Востоке действительную военную службу. На концерт попал с трудом, яблоку там упасть было некуда. Военные, тем более офицеры, народ дисциплинированный, но что творилось в зале после каждой песни! Буквально шквал аплодисментов! Зато какая тишина благоговейная была во время исполнения песен и романсов! И как пел Вадим Алексеевич! Как он играл каждую вещь!

Вот, к примеру, во время исполнения «Коробейников» в руках у певца появлялся откуда-то обыкновенный ситцевый платочек, и что только с ним он не делал! Кусочек ситца превращался то в целый короб с товаром, то в украшение «моей желанной», то в брачное ложе влюбленных.

А какие «играющие паузы» были в «Нищей»! Это была какая-то нескончаемая поэма о навсегда исчезнувшем чудесном прошлом, но не было тоски по этому прошлому, а возникало острое желание сделать что-то, хотя бы «подать милостыню»!

Вот ведь полвека прошло с того концерта, а помню свои ощущения! «Волшебник песни и романса» – так мы, молодые офицеры, называли тогда Козина. И кто бы мог предположить, что через несколько лет я близко узнаю этого человека, мы подружимся, он напишет песни на мои стихи и эти песни в его исполнении услышит вся страна… Но до нашей следующей встречи прошла целая эпоха. Нам обоим было суждено пережить Великую Отечественную войну…

Во время войны

♦ Вадим Козин:

С первых дней войны я – во фронтовой бригаде. Вернее, я сам и был фронтовой бригадой. Наркомат путей сообщения выделил мне специальный вагон, я сам себе подбирал бригаду и ездил по фронтам. Пел в частях, в госпиталях, на военных кораблях, бывал и на западе и на востоке, и на севере, и на юге. И курьезы бывали, чуть к немцам раз не угодил! Живых видел, метрах в трехстах через ручей перебирались. Как тогда ноги унесли, ума не приложу!

Ведь как тогда бывало? Вызывают на концерт, сообщают местоположение части. Едем, по дороге останавливают и сообщают, что там уже немцы. Стремительно тогда враг наступал, что и говорить! После одного концерта на передовой генерал Баграмян вручил мне «в полевых условиях» орден Красной Звезды.

♦ Людмила Стоянова[9]:

«22 июня мы, несколько артистов, слушали Молотова. Вадим Алексеевич тогда же, сразу, сказал: все, надо срочно создавать фронтовые бригады. Козин выступает в блокированном Ленинграде; в осажденном Севастополе, перед моряками Мурманска. На Калининском фронте он отправился на передовую, сбоку ударили немцы, машину опрокинуло взрывной волной, разбросало программки выступлений. Генерал, сопровождавший артиста, с трудом пришел в себя: он знал – певца очень любит верховный главнокомандующий».

Этикетка довоенной пластинки В. А. Козина

А вы знаете… – так обычно Вадим Алексеевич начинает свой  рассказ. И он прав. Я, например, именно от него узнал о так называемом «бриллиантовом фонде» пластинок. Оказывается, в состав пластинок входил некий компонент, необходимый для выработки какого-то материала «оборонного значения», и население должно было не выбрасывать разбитые пластинки, а сдавать их. Естественно, принимались в качестве лома и целые, даже неигранные диски, причем сдача «стратегического сырья» поощрялась, а несдача – каралась. На пластинках же Козина ставился штамп: «Продаже не подлежит». «Обменный фонд».

♦ Вадим Козин:

Мои пластинки «на лом» не принимались, а наоборот, выдавались активным сдатчикам в качестве поощрения. В 1941-м я написал песню «Москва», она стала очень популярной. Ее тогда на специальных листовках отпечатали и с самолетов разбрасывали. Артисты решили дать концерт в Фонд обороны. Вот, видите, программка этого концерта, там отпечатано:

Нет, моя Москва не будет взята ими.

Нет, моя Москва останется моей!

По московской улице копытами своими

Не пройдут «молодчики», не пройдут по ней!

Это и есть моя песня «Москва», один ее куплет.

♦ Сергей Петров[10]:

– Я Козина услышал в 12 лет по радио. С тех пор потерял покой. Обменный фонд – это значит надо было сдать пять битых пластинок, чтобы купить Козина. Да плюс за козинскую еще, само собой, заплатить, а она стоила чуть не вдвое дороже. Я в Марьинском мосторге покупал пластинки и тут же разбивал о прилавок: целые в обмен не принимали. Козин долго был единственным, кто не подлежал продаже, потом уже года через полтора-два добавили к нему шестерых – Изабеллу Юрьеву, Утесова, Юровскую, Шульженко, Русланову, Хенкина. Ну что вы, это был голос! Его «Осень» еще не записали на пластинку, а уже толпы осаждали магазины.

О популярности песен