Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании - Аманда Браун Страница 7

Он посмотрел на меня со страхом в глазах, явно беспокоясь о моей безопасности, отчего я едва не передумала.

– Вам не стоит туда идти. Дождитесь, пока мы получим разрешение, а потом войдем все вместе.

Нет, я не могла согласиться. Джонатан нуждался во мне. И Дженни тоже. Я сама выбрала такую работу – помогать людям, и сейчас была обязана выполнять свой долг.

Я пошла ко входу. Дом Скоттов был очень красивый, с большой плакучей ивой в центре лужайки и клумбами, засаженными дивными розами и пестрыми летними цветами. У дверей стояли цветочные кадки, подъездную дорожку обрамляли горшки с анютиными глазками и лавандой.

Сердце у меня колотилось изо всех сил. Я страшно волновалась о том, что ждет меня внутри. Не исключено, что Джонатан бросится на меня с ножом. Казалось, это был самый долгий путь в моей жизни. Я оглянулась и увидела, что все глаза направлены на меня. Дженни зажимала рот рукой, полицейские держались за оружие, готовые вмешаться в любой момент.

В последний раз поглядев за спину, я сделала шаг вперед. Входная дверь была не заперта. Я толкнула ее ладонью и ступила в холл. В доме царила странная тишина, и мои шаги громким эхом отдавались от деревянного пола.

Я позвала:

– Джонатан!

Молчание.

– Джонатан, это доктор Браун.

Снова никакого ответа. Я пошла дальше, в кухню, мысленно готовясь к тому, что могу там увидеть.

Однако и в кухне его не оказалось.

Я снова позвала:

– Джонатан, это доктор Браун. Я пришла убедиться, что с вами все в порядке.

Какой-то шум донесся до меня из гостиной.

Нервозность внезапно как рукой сняло. Надо было как можно скорее его отыскать. Я бросилась в гостиную.

– О, Джонатан! – воскликнула я, заглянув в дверь.

Он стоял перед большим кожаным диваном, и его худой силуэт отчетливо вырисовывался на фоне освещенного солнцем окна. Нож, прижатый к горлу, блестел в руке. Джонатан был пьян и слегка покачивался, на лбу у него выступил пот, и губы тоже были мокрые. Он смотрел на меня, не говоря ни слова.

Я была потрясена. Хорошо его знала, он не раз посвящал меня в свои проблемы, и я привыкла относиться к нему скорее как к другу, нежели как к пациенту. Сердце у меня разрывалось при мысли, что он настолько отчаялся, чтобы решиться покончить с собой.

Его губы побелели, краска сошла с лица, глаза беспокойно бегали, все тело было напряжено. Однако он по-прежнему молчал, только изо всех сил прижимал нож к горлу.

Я медленно пошла в его сторону. Мягким голосом сказала:

– Прошу, Джонатан, отдайте мне нож.

Он застыл на месте.

– Отдайте нож, и все будет в порядке.

Он не отвечал, но я продолжала медленно продвигаться вперед. О чем он думал в этот момент? Неужели действительно собирался перерезать себе глотку или хотел броситься с ножом на меня?

Через окно до нас доносились переговоры полицейских по рации.

На шее у него никаких порезов не было, но кончик ножа явственно впивался в кожу. Одно неверное движение, и он сорвется.

– Джонатан, – начала я, но закончить не успела.

Он кинулся на меня, сжимая нож в правой руке. Все произошло в мгновение ока. Я застыла, внезапно осознав, что совершила страшную ошибку, что я сейчас умру, прямо в этой роскошной гостиной. Мало кто может себе позволить, чтобы кровь пролилась на такой дорогой ковер. Я пришла, чтобы помочь, но Джонатан уже слишком далеко зашел, слишком распалился, чтобы осознавать свои поступки. Руки его тянулись ко мне, и нож, сверкавший в них, казался таким острым, словно резал сам воздух.

Да, я должна была умереть. Он обхватил меня руками за шею и повис у меня на плечах, ослабив хватку на рукоятке ножа. С глухим стуком тот упал на пол у меня за спиной. Какой-то частью мозга я уловила этот звук, понимая, что опасность миновала; остальная же часть меня занялась рыдающим Джонатаном. Я стояла, поддерживая его, а он рыдал, и рыдал, и рыдал.

– Все будет хорошо, – говорила я, поглаживая его по спине, словно ребенка, нуждающегося в объятиях и утешении.

Когда его дыхание немного успокоилось, я сказала, что нам надо выйти из дома, что там его ждет Дженни. Голос его охрип от слез.

– Сможет она меня простить?

– Она вас любит, мы все за вас волнуемся. Дженни была бы в отчаянии, если бы с вами что-то случилось, – ответила я.

Мы пошли с ним из гостиной к входной двери. Он все еще шатался, пьяный и дезориентированный, и опирался на меня, когда мы вдвоем вышли на солнечный свет.

Я испытала облегчение, увидев мигалки скорой помощи.

– Вам надо поехать в больницу, – сказала я, – там помогут. Вы не против? Ради меня!

Он кивнул.

Дженни бегом бросилась к нам и схватила плачущего мужа в объятия. Я была рада, что он в безопасности. Смотрела на обнимающихся супругов, не в силах отогнать мысль о том, что один из них или оба могли сегодня погибнуть, сложись ситуация по-другому. Конечно, я помогла Джонатану прийти в себя, но в конечном итоге главную роль сыграло то, что он нашел в себе силы остановиться и не совершить ошибки, которая положила бы конец их прежней жизни.

Я видела, как фельдшер усадил его в скорую помощь, чтобы отвезти в психиатрическое отделение местного госпиталя. Дженни на своей машине поехала за ними. Джонатан нуждался в квалифицированной помощи, более серьезной, чем я могла оказать.

Когда они скрылись из виду, я села за руль и медленно покатила обратно на работу. Меня ожидали другие пациенты.

Глава четвертая

Тюрьма Хантеркомб

Ноябрь 2004

Я вспоминала свой мучительный путь к дому Джонатана и Дженни, идя к воротам тюрьмы Хантеркомб. Точно так же сердце выскакивало у меня из груди, а ладони взмокли в предвкушении будущего. И тут внезапно, как много лет назад, страх сменился решимостью. Я выпрямила спину и уверенно ступила в ворота.

Это было тревожно и одновременно восхитительно. Я становилась новым человеком.

Мысли мои прервал шум большого белого фургона, въезжавшего на территорию тюрьмы. У него были характерные крошечные затемненные окошки по бокам, к которым обычно лезут папарацци, пытаясь сфотографировать знаменитость, оказавшуюся под арестом. Оставалось лишь гадать, кто там внутри.

Гигантские железные створки разъехались, и я смогла беглым взглядом окинуть тюремный двор. В его цементном нутре с многочисленными перегородками суетилось с полдюжины охранников. Тут ворота закрылись, заслонив от меня дальнейшие события.

Страшные тюремные