Андрей Черныш - На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918 Страница 72

В этот день – четвертый по счету нашего сидения – желая лично убедиться в положении нашего левого фланга и связи его с правым 2-й дивизии, я по собственной инициативе перед полуднем отправился сюда. Двинулся я вдоль фронта на высоте монастыря и, когда пересек полотно в глубокой выемке и поднялся на противоположную возвышенность, оказался у железнодорожной казармы, занятой корниловцами. Это фактически и был правый фланг 2-й дивизии. Тут была какая-то рота (сейчас не помню), пулеметный взвод и сзади, недалеко – хорошо укрытая батарея. Отсюда, как на ладони, видно было селение Ташла, крутой подъем из балки на противоположный большевистский берег, окраина Ставрополя, высокая насыпь железнодорожного полотна, круто огибающего город с восточной стороны, от вокзала Владикавказского к вокзалу Туапсинскому. Отсюда хорошо был виден и левый фланг 3-й дивизии. Я его увидел, потому что как раз в момент вслед за моим прибытием глазам представилась следующая картина. На крайнем левом фланге 3-й дивизии, занятом пластунами, шел бой, слышалась ружейная трескотня; потом очень скоро хорошо видно было, как цепь пластунов, один-два взвода приблизительно, поспешно снялась с позиции и стала отходить назад, скрывшись в позади лежащих задворках и затем перелесках, которые отсюда тянулись до самого монастыря по юго-восточной окраине монастырского предместья города. Тотчас почти за пластунами на месте оставленной ими среди дворов и построек окраины предместья позиции вылезла большевицкая, атаковавшая пластунов, цепь. Она выкатилась из лощины, самого дна Ташлы, которого с занятого мною пункта видно не было, оно закрывалось возвышенностью с упомянутыми строениями. Но лишь только большевицкая цепь появилась на этой возвышенности, она тотчас вынуждена была залечь, ибо упомянутый мною выше пулеметный взвод корниловцев, как струей воды, обдал ее бешеным своим огнем. А вскоре за этим и батарея послала сюда ряд шрапнелей, разрывы коих сразу покрыли большевиков. Минута колебания и цепь противника, расстроенная, кучками и одиночками, оставив, видимо, немало убитых и раненых, быстро отхлынула и скрылась на дне Ташлы. Несколько строений на оставленном ею месте загорелось от нашего артиллерийского огня. Я пробыл еще несколько минут, выжидая, что будет дальше. Но ничего нового не происходило. Оба противника разошлись в противоположные стороны, и место боя оказалось пустынным, никого там не было. Восхищенный чистой, блестящей огневой работой правого фланга 2-й дивизии, я поспешил в штаб доложить о положении на левом фланге у нас. Положение здесь скоро было восстановлено прежнее.

Итак, сидели мы уже четвертый день. Части наши таяли от потерь ежедневных и от холода. Особенно мерз офицерский батальон, сидевший в паршивеньких окопах, в чистом поле, без теплых вещей, а было весьма холодно, особенно по ночам. Каждый день почти задували ветры, знаменитые ставропольские. Замечу, что ветры бывают здесь осенью и зимою особенно какие-то буйные. Объясняется это, вероятно, тем, что город Ставрополь лежит на высоком, командующем водораздельном плато. Мерзли офицеры, заболевали и вообще стонали от тягостей какого-то нудного положения, которому не видно было конца.

Страдал за их страдания и полковник Дроздовский. Потери для него вообще были – острый нож. Однако выйти из этого корявого положения он не находил способов. А день ото дня фронт дивизии, сила его сопротивления слабели, а большевики, точно угадывая это, наглели все больше. Они атаковали офицерский батальон и немного потеснили его. И хотя были отброшены скоро, даже за свою позицию, положение батальона вследствие понесенных потерь и утомления от постоянного напряжения сил физических и нервов…[259] Мы пробовали подкрепить их словами надежды на скорое улучшение общего положения. Объявили, что все силы армии с разных сторон спешат к Ставрополю; они уже близко – Врангель и Казанович, – что потерпеть еще надо дня два. И верили, уповали и терпели.

В последние два дня нас стало беспокоить положение правого фланга. Большевики здесь стали особенно активными. Главное же, они обратили внимание на Казенный лес. Лично я с кургана наблюдал, как их конные партии проскальзывали в лес даже под нашим артиллерийским огнем. Создавалось опасение, что большевики готовят обход через лес нашего правого фланга. Парализовать его было бы нечем. Донесли об этой угрозе генералу Боровскому и просили прислать для этого что-нибудь. Я лично, в сопровождении нескольких солдат, произвел разведку леса. Заходил далеко к западу, противника – даже одиночных людей – не встретил.

В тот же день на ночь сюда мы выслали заставу конную от конвоя для наблюдения за флангом и особую «Спицевскую» сотню. Она состояла из мужиков села Спицевка, более или менее зажиточных хозяев, разоренных большевиками. Они стали ярыми антикоммунистами, сорганизовали сотню для защиты против большевиков своего села. После ухода наших войск из района Спицевки они также ушли за нами и, уже не помню как, очутились в нашей дивизии. Вооружены спицевцы были очень слабо, большею частью охотничьими ружьями. Было их несколько десятков, но обоз имели значительный. На свою роль смотрели своеобразно: они полагали, что могут нести лишь службу охранения, не участвуя в боях.

Это импровизированное наблюдение за правым флангом в лесу в первую же ночь, как только стемнело, причинило нам немало хлопот. Они подняли страшную тревогу, вообразив наступление противника и оставив место, на котором были поставлены. Долго мы не спали, пока не выяснили, что никакого противника нет, и что его вообразили дикие, трусливые всадники конвоя начальника дивизии.

На утро следующего за этим дня на правом фланге все было спокойно. Я снова ходил на разведку ближайшего за нашим левым флангом тыла. Меня сопровождал один лишь штаб-офицер 2-го офицерского полка от батальона, занимавшего позицию на левом нашем фланге. Пришлось побродить по диким просекам молодого леса, куда, по мнению сопровождавшего меня штаб-офицера, залезали из Ташлы неприятельские партии, тревожившие наш левый фланг.

С большими предосторожностями, по настоянию моего сопутчика, я полазил по просекам и лесу. Никого мы не видели и ничего не обнаружили. Я лишний раз лишь убедился, как мало действительно храбрых людей. А сопровождавший меня офицер считался одним из столпов 2-го офицерского полка.

От генерала Боровского мы получили ответ на свои домогательства о присылке подкреплений. Он послал нам со ст. Пелагиада «последний свой резерв» – Ставропольский стрелковый батальон. Я лично был послан для его приема на ст. Пелагиада, откуда должен был отвести батальон на намеченное для него место. Решено было поставить его в резерве в лесу, уступом за правым флангом для упрочения его положения. Генерал Боровский, давая нам батальон, предупредил, что часть не совсем еще подготовлена к бою, что ее желательно постепенно втянуть в боевую страду.