Дмитрий Несветов - Кончина СССР. Что это было? Страница 77

Михаил Горбачев «Декабрь-91. Моя позиция»

Мы дали экономическую свободу предприятиям и кооперативам, а у нас не было системы налогов, не было механизмов реализации ряда законов. И пошло все вразнос. И первое, что мы почувствовали, -это разрыв между ростом денежных доходов и товарной массой.

Николай Шмелев «В чем я вижу шанс на спасение»

Главная проблема для страны <…> – разваленный потребительский рынок, паралич рубля, возвращение к средневековому натуральному обмену… Если нынешние тенденции не будут остановлены, то <…> нас ждут энергетический кризис, беспрецедентное падение производства, массовая безработица, резкое усиление забастовок и стихийных социальных волнений.

Отто Лацис «Ломка, или кое-что о природе цен»

При неравновесной цене основной массой товара распоряжаются не потребители и производители, а власть имущие или спекулянты… Товар все равно общедоступен только по рыночной цене. Но предлагает его дикий рынок, и цена на нем дикая во всех отношениях… В брежневское двадцатилетие страна привыкла к тому, что за колбасой летают в столицу. Фальсификация цен стала постоянной политикой, означавшей в такой же мере и фальсификацию рубля. В годы перестройки рубль претерпел последние удары, превратившие его из бумажки, за которую можно купить не все, в бумажку, за которую нельзя купить почти ничего.

Егор Гайдар «Гибель империи»

Во время переговоров в Ново-Огареве <…> Горбачев пошел на ключевую уступку лидерам республик, по существу подводящую черту под историей СССР как единого государства, согласился на идею одноканальной системы налогообложения, при которой союзные власти оказываются полностью зависимыми от властей республик в ключевом вопросе – финансировании государственных расходов. По сути, это было решение о роспуске империи.

Анатолий Черняев «1991 год. Дневник помощника президента СССР»

Явлинский сообщает, что 4 ноября Внешэкономбанк объявляет себя банкротом: ему нечем оплачивать пребывание за границей наших посольств, торгпредств и прочих представителей – домой не на что будет вернуться… М. С. поручает мне писать Мейджору, координатору «семерки»: «Дорогой Джон! Спасай!»

Занятно, но, когда я задавал тот же самый вопрос (о точке критического перелома в экономике), скажем, Николаю Ивановичу Рыжкову и припоминал среди прочего историю с обвалом нефтяных цен в 1986 году, он довольно неожиданно на это отреагировал. Он сказал, что все не так, что структура союзного бюджета была совсем другой, принципиально другой по сравнению с тем, что мы имели позже, и тем более, что имеем сегодня. И поэтому ценовое падение не было таким уж критичным.

Гораздо более существенное влияние на бюджет и экономику оказала антиалкогольная реформа, которая была торжественно развернута в те же примерно годы, и удар по бюджету от ее последствий был несравненно более чувствительным. Кроме того, Рыжков называет совсем другой момент того самого экономического невозврата: он считает таким моментом, помимо собственно политической составляющей, 12 июня 1990 года, день провозглашения суверенитета РСФСР. И ровно тогда, по его мнению, начали разваливаться, распадаться хозяйственные и экономические связи между республиками и в стране в целом.

Любопытна позиция последнего премьер-министра СССР Павлова. Он полагает, что переломным стало начало лета 1991 года, когда было принято решение о предоставлении эмиссионного контроля над национальной валютой республикам, республиканским центрам, и что, собственно, тогда экономика СССР как управляемая реальность и закончилась.

Каково ваше понимание этих суждений и оценок? Лично мне тоже кажется, что все произошло гораздо раньше и переломная точка была пройдена действительно еще в 1980-х, задолго до фактического распада.

Первое, на что я хотел бы обратить внимание в приведенных оценках и комментариях, – это на единодушный факт фиксации состояния полного развала к 1991 году. Почему я об этом говорю? Просто часто приходится слышать не в серьезных дискуссиях, а от наиболее оголтелых наших оппонентов, что Гайдар с товарищами развалил экономику. Те оценки, которые вы сейчас привели (а можно еще сотни привести!), свидетельствуют, что разваливать было уже абсолютно нечего, что экономика находилась в состоянии коллапса, нужно было искать достаточно радикальные решения, для того чтобы ее спасти. И, соответственно, страну…

Вы хотите, чтобы я каждый из этих тезисов прокомментировал?

Нет, конечно. Я хотел бы понять, какой из кирпичиков был последним. Или скажем иначе: когда вам, профессиональному экономисту, работавшему в тот момент в академическом институте, стало понятно, что с экономической точки зрения СССР больше не жилец? Когда вы для себя сделали эту «клиническую» фиксацию?

Вы знаете, может быть, в силу как раз своего академического прошлого и опыта работы с великими экономистами – академиками Александром Ивановичем Анчишкиным и Юрием Васильевичем Яременко (мы разрабатывали Комплексную программу научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий на 20 лет) – я дольше других своих коллег по правительству испытывал некоторые иллюзии по поводу возможности совершенствования социализма, хотя именно эта работа мне очень помогла, когда я стал министром и пришел в Госплан[119]. Я лучше понимал психологию этих людей, их менталитет, их мышление, мне было в этом смысле легче находить с ними общий язык. Поэтому могу сказать, что лично я немного запоздал: для меня это осознание наступило летом 1991 года. Многие мои коллеги пришли к такому выводу значительно раньше.

Тут, понимаете, в чем вопрос? Начни Михаил Сергеевич Горбачев реформы в 1986 году, в 1987 году, когда рынок был еще сравнительно цел… Все мины, о которых я говорил, уже были, и их нужно было просто с корнем вырывать.

Но обезвредить их, как я понимаю, было невозможно, ведь они лежали в самом фундаменте конструкции? Что же тогда можно было принципиально изменить?

Нет-нет, планово-административную систему советского типа улучшить нельзя.

Тогда уже было нельзя?

Нет, не «тогда» и не «было». Ее нельзя кардинально улучшить никогда. Госпожа Тэтчер называла социализм советского типа «искусственной, надуманной системой», каковой она и была. Ее нельзя было улучшить, ее можно было только сломать – либо быстро, либо поэтапно.

Так вот, если бы Михаил Сергеевич решился на реформу в 1987 году, даже в 1989-м, конечно, реформы прошли бы гораздо менее болезненно. И гипотетически можно себе представить даже сохранение СССР – в какой-то новой конфигурации, наверное, с гораздо меньшей централизацией. Думаю, едва ли нам удалось бы сохранить Прибалтику при любом раскладе, но вот основные кирпичики СССР вполне могли остаться, но, конечно, в новой структуре власти. К сожалению, этого сделано не было. И мы, собственно, имеем то, что имеем.