Ги Бретон - Век распутства Страница 8

Вот тогда-то мадам де Шатору, перестав интересоваться мелкими придворными сплетнями, проявила себя незаурядной личностью и оказала значительное влияние на короля, за что ее современники сравнили с Агнессой Сорель. В одно прекрасное утро она стала настойчиво внушать Людовику XV, что пришло время утвердиться на престоле как настоящий государь в глазах европейских народов, заняться решением военных вопросов и стать во главе армии.

Людовик XV все еще пребывал в нерешительности, когда мадам де Шатору отправила ему следующее письмо:

«Если Вы по-прежнему будете продолжать недооценивать свои личные качества, Вы никогда не сможете стать таким королем, каким заслуживаете быть. Представьте, что я чувствую, когда на меня падает отблеск Вашей славы… Государь, остерегайтесь Вашей доброты. Не судите о других по себе. Король сам в первую очередь должен заботиться об укреплении своего авторитета. Если Ваш народ проявляет недовольство, Вы должны прислушаться к его голосу. Если народ угнетен, имейте мужество сделать то, что подсказывает Вам сердце, и Вы не ошибетесь. О! Государь! Какое это наслаждение – видеть вокруг себя только счастливые лица… Когда я осмелилась предложить Вашему Величеству возглавить армию, я была далека от мысли подвергнуть опасности Вашу жизнь. Она принадлежит государству. Но Вы словно отец перед своими детьми. Одно Ваше присутствие вдохновит войска на подвиги, внушив им веру в свои силы. И они победят. Простите, Государь, мою откровенность. Ведь Вы не поставите мне в вину желание видеть Вас в зените славы. К чему опасаться, что правда может прийтись Вам не по вкусу? И не следует бояться ее говорить, когда в этом возникает необходимость. Знайте одно: если Вы заметите, что я больше не пекусь о Вашем возвышении, это будет означать лишь одно – я Вас больше не люблю…»37

Столь достойные слова произвели большое впечатление на Людовика XV. Месяц спустя, вырвавшись из тепличной атмосферы Версаля, он отправился во Фландрию, чтобы возглавить армию…

Однако не в силах долгое время обходиться без мадам де Шатору, он взял ее в поход, что вызвало при дворе большие пересуды…

Простой народ посчитал этот поступок оскорблением армии и открыто позволил себе выразить свое неодобрение. В Лаоне произошел курьезный случай. После обеда у герцога Ришелье Людовик XV пожелал провести вечер с герцогиней. Он вышел через потайную дверь, надеясь пройти незамеченным. Но поджидавшие на улице горожане, увидев короля, громко закричали:

– Да здравствует король! Да здравствует король!

Король был явно смущен и поспешил скрыться в саду, прикрываясь полами плаща. Толпа зевак последовала за ним, и государь был вынужден спасаться бегством под насмешливые возгласы.

Повествуя об этом приключении короля, д’Аржансон добавил: «Люди, видевшие, как убегает король, сравнивали его с Пурсоньяком38, когда тот спасался от клистира…»39

Ту ночь мадам де Шатору была вынуждена провести в одиночестве…

Чтобы избежать в дальнейшем подобных неприятностей, Людовик XV отдал распоряжение городским властям размещать отныне герцогиню в домах, расположенных по соседству с резиденцией короля и сообщающихся с ней потайными ходами.

Выполняя приказ короля, рабочие не скрывали насмешек, когда по всем городам Фландрии пробивали потайные двери в домах, находившихся поблизости от предполагаемых резиденций короля.

В Меце, к несчастью, не удалось найти два подходящих дома, находившихся в непосредственной близости один от другого, и фаворитка нашла приют под крышей аббатства Святого Арнольда, в то время как короля разместили в доме на той же улице, но немного подальше. Мадам де Шатору не могла и дня прожить без любви и была огорчена до слез. Поняв причину ее плохого настроения, епископ приказал построить деревянную галерею, чтобы дать возможность любовникам встречаться без помех.

– Эта галерея, – лицемерно объяснил он добронравным жителям Меца, – построена для того, чтобы король мог свободно проходить из своих апартаментов прямо в церковь.

Однако горожане прекрасно понимали, что переход был построен лишь для того, чтобы дать королю возможность беспрепятственно встречаться с мадам де Шатору… И в народе с недовольством говорили, что если Людовик XV прибыл в Мец только для того, чтобы показать дурной пример провинциальным женам, то он мог бы оставаться в Версале.

А вечером шутники собирались группами под галереей и распевали куплеты:

О красотка Шатору!Если Вас не поцелую,Сойду с ума или умру!

Нельзя сказать, что они были слишком непристойными.

Короче говоря, поход во Фландрию начинался довольно своеобразно…

В начале августа 1744 года король, который все еще пребывал вместе с мадам де Шатору в Меце, был приглашен герцогом Ришелье на ужин, где собрались все придворные дамы из свиты фаворитки.

Веселье удалось на славу. Вот что писал об этом застолье летописец: «Господин Ришелье чаще запускал руку под юбку своей соседки по столу, чем в вазу с конфитюром…»

Король был рад, что мог хотя бы на несколько часов отвлечься от военных забот. Он даже улыбнулся и поприветствовал находившихся за столом дам. После десерта герцог Ришелье, воодушевленный хорошим настроением короля, совершил необдуманный поступок, имевший неожиданные последствия: он пригласил Людовика XV, мадам де Шатору и мадемуазель Лораге, сестру фаворитки и отставную любовницу государя, в комнату, где стояла широкая кровать.

Разумеется, никто никогда не узнал, что же произошло в ту ночь между тремя людьми, которых Ришелье с лукавой предосторожностью запер на ключ, но на следующее утро король был настолько изнурен, что «не смог встать с постели…».

И через день король все еще пребывал в постели, а вызванный к нему врач констатировал тяжелую форму горячки.

Весть о болезни короля с молниеносной быстротой распространилась по городу, посеяв панику среди жителей Меца.

В храмах шли беспрерывные богослужения, горели свечи, пел церковный хор. Людовик XV, не на шутку испугавшись, что может умереть, призвал своего духовника, отца Перуссо, хитрого иезуитского монаха.

Королевский духовник был сторонником принцев крови и ненавидел мадам де Шатору. Заручившись согласием епископа Суассона Фиц-Жама, он решил воспользоваться случаем, чтобы попытаться избавиться от фаворитки. Склонившись над больным королем, он произнес:

– Если вы хотите получить причастие, то должны изгнать вашу сожительницу.

Час спустя пришла очередь епископа Суассона поучать больного, состояние здоровья которого ухудшалось с каждой минутой:

– Пусть злые духи оставят вас, – повторял он. До самого вечера монахи сменяли друг друга у изголовья больного государя. К семи часам король, чувствуя, что последние силы оставляют его, наконец сдался и тихо прошептал:

– Пусть она убирается на все четыре стороны… Не теряя ни минуты, прелат стремительным шагом направился в комнату, где мадам де Шатору вместе со своей сестрой ждала известий о здоровье короля. «Они услышали, как с шумом отворилась двухстворчатая дверь, – писал присутствовавший при этой сцене Ришелье, – и увидели Фиц-Жама, опирающегося одной рукой на ручку двери, со всклоченными волосами, горящими нездоровым блеском глазами и раскрасневшимся лицом.

– Король приказывает вам поскорее убрать ся отсюда на все четыре стороны, – произнес он.

И удалился, тут же распорядившись о том, чтобы снесли деревянную галерею, соединявшую королевские покои с апартаментами герцогини, и таким образом оповестил народ о разрыве короля с любовницей».

«Потрясенные внезапной немилостью церкви, – пишет далее Ришелье, – обе фаворитки застыли на месте как вкопанные и не произнесли ни слова, но герцог Ришелье40, знавший о любви короля к мадам де Шатору, а также о том, что государь очень быстро попадал под влияние своих министров и придворных, заявил, что сделает все возможное, чтобы отменить распоряжение короля об отставке фавориток, и возьмет всю ответственность на себя, если те решат остаться и не выполнят отданного во время горячечного бреда приказа».

В свою очередь, священники времени даром не теряли, разослав по всем приходам следующее распоряжение:

«Закрыть святые дарохранительницы, для того чтобы немилость церкви стала еще более ощутимой и чтобы король не отдал новых распоряжений».

Но на этом они не остановились. Было объявлено о том, что король будет причащен только после отъезда обеих сестер.

– Законы церкви и наши святые каноны, – заявил Фиц-Жам королю, – запрещают прича щать умирающего, пока любовница еще нахо дится в пределах города. Прошу, Ваше Величест во, дать новые указания, чтобы ускорить отъезд фавориток.

И умышленно добавил:

– Время не терпит. Вы можете скоро умереть. Фиц-Жам с таким нажимом произнес слово «любовница», что у короля побежали мурашки по спине и он согласился со всем, что от него требовали. Приказ Людовика XV был на этот раз выполнен с таким рвением, что на королевской конюшне не нашлось ни одной кареты для бывших фавориток, чтобы оградить их от народного гнева.