Ги Бретон - Век распутства Страница 9

И умышленно добавил:

– Время не терпит. Вы можете скоро умереть. Фиц-Жам с таким нажимом произнес слово «любовница», что у короля побежали мурашки по спине и он согласился со всем, что от него требовали. Приказ Людовика XV был на этот раз выполнен с таким рвением, что на королевской конюшне не нашлось ни одной кареты для бывших фавориток, чтобы оградить их от народного гнева.

В этот скорбный час все отвернулись от молодых женщин. И только маршал Бель-Исль, опасаясь, что их могут забить камнями, и вспомнив об услугах, которые они ему оказали, сжалился над женщинами и нашел для них карету, в которую они поспешно забрались и тут же задернули шторы, чтобы народ не узнал и не растерзал их41.

Как только фаворитки покинули город, епископ Суассона дал разрешение на причастие короля…

В то время пока король получал последнее причастие, мадам де Шатору спасалась бегством вместе со своей сестрой под градом насмешек, оскорблений, угроз и улюлюканье толпы. Их забрасывали камнями, карету обливали помоями и даже содержимым ночных горшков. А в Коммерси горожане едва не разбили окна кареты и не разорвали фавориток на куски. И только вмешательство городского нотабля спасло их.

Естественно, самые ужасные оскорбления обрушились на голову мадам де Шатору, о которой народ распевал:

Несчастья все, что с нами происходят,Лишь только от нее одной исходят.Не без ее советов и решенийМы потерпели столько поражений.Теперь вы все узнаете о ней,Увидите, кто при дворе главней.

Несмотря на все оскорбления, в Париж мадам де Шатору не поехала. Она объяснила свой поступок в письме герцогу Ришелье, ласково называя его «дядюшкой».

«Я думала, что, пока король не пришел в себя после болезни, он будет исключительно набожен. Но как только он почувствует себя лучше, я готова держать пари, что он вспомнит обо мне и наведет справки о моей судьбе у Лебеля или у Башелье. А они всегда были за меня. И моим неприятностям придет конец. Я верю, что ничего плохого не произойдет и король отменит свое решение. А я пока в Париж не вернусь. После серьезных размышлений я пришла к заключению, что лучше остаться вместе с сестрой в Сент-Менеу. Бесполезно ему сейчас об этом говорить по одной лишь причине, что, пока он узнает, где я нахожусь, пройдет по крайней мере два или три дня. А я сама могу заболеть после такого ужасного путешествия…»42

И пока мадам де Шатору со своей сестрой устраивались в Сент-Менеу, в Мец прибыла обеспокоенная состоянием здоровья своего супруга королева. Увидев скрюченного в постели короля, она залилась слезами и осыпала его поцелуями «на протяжении целого часа…».

Король, считавший, что часы его сочтены, мужественно вынес приступ сентиментальности королевы. И, расчувствовавшись, даже произнес:

– Мадам, я прошу у вас прощения за скандал, виновником которого я стал, за все неприятности и горе, причиненное вам.

Покаяние, похоже, оказало благотворное влияние на состояние здоровья государя. Неделю спустя он почувствовал себя намного лучше.

Радостная весть облетела все королевство и вызвала бурю восторга у простого народа, уже было похоронившего своего повелителя. Именно тогда под веселый перезвон колоколов парижане стали звать Людовика XV горячо любимым государем.

В конце сентября монарх возвратился в столицу. Чтобы лучше разглядеть проезжавшего по улицам Парижа короля, горожане забирались на крыши домов, памятники, верхушки деревьев. Женщины не скрывали слез радости. Все с восхищением смотрели на молодого, прекрасного как бог короля, которому только что исполнилось тридцать четыре года.

Среди встречавших Людовика XV в толпе горожан находилась и мадам де Шатору, гордая и счастливая триумфальным возвращением в столицу своего возлюбленного. Неожиданно ее узнал какой-то парижанин:

– Вот его шлюха! – воскликнул он.

И плюнул даме в лицо.

Мадам де Шатору вернулась домой весьма огорченной.

После возвращения Людовика XV в Париж Мария Лещинская наивно полагала, что король стегнет ей ближе и разделит, как и раньше, с ней ее ложе. Но мечтам не суждено было сбыться. Как только король пришел в себя и окончательно поправил свое здоровье, он стал громко жаловаться, что некоторые придворные воспользовались его болезнью и недостойно отнеслись к «человеку, который был виноват лишь в том, что слишком его любил».

Целый месяц все его помыслы были заняты милой его сердцу герцогиней. Наконец, не в силах более сдерживать свой пыл, поздним вечером 14 ноября король покинул дворец. Он пересек мост Пон-Рояль и, поднявшись по улице Бак, оказался перед домом мадам де Шатору. «Он хотел, – писал Ришелье, – снова покорить герцогиню, попросить прощения за все, что произошло в Меце во время его болезни, и выяснить, на каких условиях она смогла бы вернуться ко двору».

Но его ждал неприятный сюрприз: молодая женщина простудилась, и ее прекрасное лицо было обезображено огромным флюсом. Король, будучи человеком воспитанным, сделал вид, что ничего не заметил, и попросил ее вернуться в Версаль.

Красавица оказалась злопамятной.

– Я вернусь лишь тогда, когда не увижу герцога де Буйона, герцога де Шатийона, Ларошфуко, Баллеруа, отца Перуссо и епископа Суассона.

Испытывая непреодолимое желание вновь заключить в объятия свою любовницу, король согласился выполнить все ее требования. И они легли в постель, чтобы отпраздновать свое примирение. «Тогда, – писал Ришелье в своих мемуарах, – мадам де Шатору решила порадовать своего любовника особыми ласками. Но длительная разлука, тяготы путешествия и пережитые волнения так разожгли их любовный пыл, что им не удавалось его удовлетворить. Уходя утром на следующий день, король оставил герцогиню в постели с головной болью и высокой температурой».

Бедная женщина так и не смогла оправиться от болезни, и две недели спустя отдала Богу душу.

Видимо, так было предрешено Всевышним, что один из любовников отойдет в мир иной после бурной любовной ночи…

Смерть мадам де Шатору застала Людовика XV врасплох. К этому времени он уже исчерпал все возможности семейства Несле по женской линии, а нового источника поставки любовниц еще не нашел, что весьма сказывалось, к огорчению окружающих, на его настроении.

Придворные дамы лишь ждали подходящего момента, чтобы перейти в наступление. Дворец был переполнен прелестными молодыми особами в призывно шуршащих юбках, искавших лишь случая, чтобы привлечь внимание короля, нарушая порой все правила приличия. Одни появлялись в платьях с таким глубоким декольте, что почти полностью обнажали грудь, другие, как бы нечаянно, задирали юбки, чтобы показать королю стройную ножку, третьи обращались за помощью к своим друзьям, чтобы те распространили лестные слухи об их богатом опыте в любовных утехах и пылком темпераменте.

Самой предприимчивой оказалась мадам де Рошекуар.

Этой прелестной герцогине и раньше случалось пользоваться вниманием короля, а теперь, решив, что имеет все права стать преемницей мадам де Шатору, женщина совсем потеряла всякий стыд. Она часами простаивала у дверей королевских покоев или в тени кустарника на аллее парка, где, по ее сведениям, должен пройти монарх. А при его появлении бросала на него томные взгляды. Однако Людовик XV, раздраженный ее излишней навязчивостью, проходил мимо, не удостоив даму даже взглядом, и при дворе о ней стали говорить, что она «похожа на лошадь из захудалой конюшни, которая всегда под рукой, но никому не нужна».

В начале февраля 1745 года претендентки на титул фаворитки были в приподнятом настроении: они узнали, что по случаю бракосочетания дофина с инфантой Испании в Версале состоится бал-маскарад.

А такое событие предоставляло большие возможности для обольщения короля. И вполне возможно, что государь наконец решится сделать свой выбор.

Наиболее осведомленные придворные строили предположения и даже держали пари, а придворные дамы, мечтавшие о месте фаворитки, были готовы отдаться даже любому лакею, лишь бы узнать, в каком маскарадном костюме будет на балу король.

Наконец прошел слух, что Его Величество будет на балу в костюме лиса.

А вскоре придворные дамы с досадой узнали, что Людовик XV решил пригласить на бал всю городскую знать. А это значило, что во дворце соберутся самые красивые горожанки, которых король никогда не видел, а они могли вполне ему показаться весьма соблазнительными…

– Эти горожанки, – с гневом восклицала мадам де Рошекуар, – будут вести себя во дворце как уличные девки и пойдут на все, чтобы попасть в постель короля. Я уверена, что мы будем присутствовать на непристойном зрелище.

– Какую картину мы будем являть собой в глазах Европы в то время, когда все взгляды прикованы к Франции! – еще с большим возмущением вторила ей мадемуазель де Лораге.

Но эти разговоры были внезапно прерваны 15 февраля, когда по городу разнесся слух о том, что на балу-маскараде Людовику XV будет угрожать опасность. А некоторые наиболее информированные придворные ссылались на предсказание Нострадамуса, сделанное, как им казалось, но случаю бала-маскарада, назначенного на 25 февраля: