Владимир Казаков - Жить не напрасно Страница 8

Просто. Очень просто. Даже примитивно. Но, как показало время, бомбы «взрывались» безотказно там, где желал летчик, – на нужной высоте, в нужном месте. Варка клейстера, наматывание однотонных по цвету бесконечных полос бумаги стало моей святой обязанностью. Я сидела как проклятая за этой нудной работой. Пальцы липкие. Белый халат весь в темно-серых пятнах. Запах в комнате – не дай боже! Каким-то образом и на волосы, лицо попадал клей, кожу в этих местах сводило. Зато, когда вечером муж возвращался с полетов, порозовевший от мороза, сбрасывал меховой реглан, унты и, весело потирая руки, любовался роскошным зрелищем картонных болванок, выстроившихся на полу как новобранцы, душа моя радовалась.

– Ну как?

Всегда дома его ждал крепко заваренный чай и любимые ржаные сухарики.

К весне 1929 года Павел выдвинул еще несколько идей и был вызван в Комитет по изобретениям ВВС. Начальник комитета долго разговаривал с ним, был очень любезен. Потом Павла принял начальник ВВС Петр Ионович Баранов, вникал во все подробности предложений, обдумывал, насколько они могут быть полезными для вооружения Красной Армии. Обещал всемерную поддержку.

Окрыленный этим, Павел окончательно решил, что он на правильном пути и что именно изобретательство есть его жизненное призвание, которое никак не помешает ему летать.

За успешную работу в области изобретательства, но приказу начальника ВВС Павлу выдали поощерительную премию в сумме пятьсот рублей и красивую грамоту. У него уже было несколько грамот.

Глава 4. Начальник ВВС

– Я пригласил вас, Остап Ннкандрович, присутствовать на моей беседе с одним из командиров, – привстав из-за стола, пожимая руку Нежилу, проговорил Баранов. – Садитесь где вам удобнее. Видимо, понадобится ваше доброе вмешательство в решение некоторых вопросов, поэтому будет полезным, если вы войдете в курс дела сразу.

– Я уразумел, Петр Ионович, весь внимание, – склонил седую голову старый чекист.

– До встречи с командиром еще семь минут, а пока, если не возражаете, я покончу с одним делом, личного характера. Свежие газеты и журналы на подоконнике, можете посмотреть.

Нежил облюбовал место около шахматного столика у окна. Баранов – заядлый шахматист – любил иногда для «отдохновения» решать сложные задачи на клетчатой доске. Нежил рассматривал искусно вырезанные шахматные фигурки, явно не серийного производства. Взяв в руки ладью, почувствовал ее тяжесть: шахматы были выточены из камня, в черных и белых фигурах мерцало множество крошечных кристалликов.

По звонку Баранова в кабинет ступил высокий старик с буденновскнми белыми усами на морщинистом мрачноватом лице, одетый в светло-коричневую блузу и такого же цвета просторные брюки, с небольшим чемоданом в руках. Кивком головы поздоровался, представился сотрудником финансовой части Наркомата обороны и попросил разрешения приступить к делу.

– Нуте-с, что у вас, почтенный?

Звенящий, почти мальчишеский тенорок, так не подходящий к величественному облику старика, прозвучал в скороговорке:

– Вы, товарищ начальник, несколько лет не получаете деньги за выслугу в армии и премии. Сумма достигла двух тысяч девятисот восьмидесяти трех рублей шестнадцати копеек. Мне приказано произвести расчет. Вот, соблаговолите, распишитесь в ведомости и получите дензнаки. Без вашей подписи в наркомат мне возвращаться не велено.

Из открытого фибрового чемоданчика будто выпорхнул сероватый лист бумаги и лег на стол перед Барановым. Затем, более почтительно, старик выложил пачки ассигнаций, запечатанных синими ленточками. Сверху положил латунные монеты и облегченно вздохнул:

– Все до копеечки.

– А откуда же появились шестнадцать копеек? – хитро прищурился Баранов.

– В результате отчисления государству подоходного налога, да-а, ежегодного, да-а.

– А почему с доставкой на дом? И несли без сопровождающего? Вы сильно рисковали, почтенный.

– Не могу знать! – ответил старик, видимо, на первый вопрос, не спуская настороженного цепкого взгляда с разноцветных пачек. – Охрану отпустил. Извольте пересчитать.

– Есть ли в этом нужда?

– Извольте, извольте пересчитать!

Баранов не торопясь взвесил каждую пачку в руке, перебрал копейки и склонился над ведомостью. Стремительно расписался.

Старик потянулся за ведомостью.

– Нет, подождите! – Вынув из стола лист чистой голубоватой бумаги, Баранов стал на ней что-то писать, изредка останавливаясь, чтобы обдумать ту или иную фразу.

Денежная поддержка была ему очень кстати. Остап Нежил знал, что большая семья Барановых ограничивает себя в расходах, а его жена часто брала взаймы у родственников до получки. Зарплата члена Реввоенсовета СССР и начальника ВВС Красной Армии, ограниченная партмаксимумом, значительно уступала зарплате инженера, и на представительские расходы ее не хватало.

Закончив писать, Баранов слепил ведомость и лист скрепкой, протянул их старику:

Передайте по назначению. А чтобы с деньгами вам не возвращаться без охраны, я поручу дежурному мотоциклисту отвезти вас. Доедете без особых удобств, но быстро. До свидания.

Старик не спешил, пробегал расширенными зрачками строчки письма уже во второй раз и не мог оторваться. Морщины расплылись, на лице застыло недоумение. Он приоткрыл вялый рот, но слова из него вырвались не сразу.

– Понимаю так: вы, товарищ начальник, отдаете деньги для детдомовских ребят?

– Не ясно написал?

– Но такую сумму!

– Почему вас это удивляет?

– Вы хорошо подумали, милостивый государь? Может быть, половину, четверть?

– Свободны. Как я уже сказал, вас проводят.

– Но позвольте…

– Исполняйте!

Только закрылась дверь за обескураженным сотрудником финчасти наркомата, вошел командир, которого ждали. Статный, с гвардейской выправкой, по ромбу на голубых петлицах, лет тридцати – тридцати пяти, красив в темно-синей форме летчика. Он вытянулся перед Барановым и не торопился опускаться на стул даже после приглашения.

Садитесь, Молодцов, – повторил Баранов, очень пристально вглядываясь в его чистые серые глаза. – Догадываетесь, зачем я вас вызвал?

– Частично проинформирован, – ответил Молодцов, зарумянясь. – И письмо летчика Чкалова к вам читал. Советовался с командирами рангом выше меня, и, безусловно, умнее.

– Нуте-с, ваши выводы и решение?

Молодцов попытался привстать, Баранов остановил его нетерпеливым жестом.

– Товарищ начальник ВВС, своим выдвижением по службе я обязан вам, и прекрасно понимаю, что не за какие-то особые таланты, а за четкое выполнение своего командирского и профессионального долга. Летчик Чкалов ухарь, воздушный хулиган, предупреждаемый о серьезной ответственности не один раз. Не внимал. А вы, еще в 1924 году, в статье «Наши задачи» писали, что корень многих катастроф в недисциплинированности, в нарушениях элементарного порядка, в расхлябанности. Нарушение правил полетов – это преступление, вы не раз говорили, и за нарушением сразу же должно следовать наказание, и, если наказание будет носить вразумительный и назидательный характер, оно благотворно скажется на воспитании всего личного состава. Я правильно говорю?

– В назидание, вы и отдали Чкалова под суд, упекли в тюрьму?

– Я не уполномочен карать и миловать, это сделали представители закона.

– По вашему представлению.

– Да, товарищ начальник ВВС, я всегда четко выполняю уставы, наставления, приказы и положения, исходящие от вышестоящих органов, и неукоснительно требую этого от других.

– Похвально… и, конечно, думаете при этом?

– Обязательно, если происшествие выходит за рамки уставом и приказов. В данном случае считаю себя правым. Даже Маяковский, чей талант вы почитаете, дает нам как бы установку на бдительность, подсказывает: «…сейчас летуны разбиваются насмерть, в Ходынку вплющившись лбом», Чаще всего это происходит от разгильдяйства, от раздутого самомнения так называемых «королей». Я правильно говорю?

– Как вы сами летаете, Молодцов?

– Удовлетворительно.

– В вашей летной книжке только хорошие и отличные оценки. Ни одной посредственной не видел.

– Считаю их завышенными, товарищ начальник ВВС, стараюсь совершенствоваться способами, дозволенными инструкциями по производству полетов. О любом нарушении, допущенном мною непроизвольно, даже если ошибку никто не заметил, я докладываю вышестоящему.

– Гм… Скромность украшает… В середине двадцатых годов в авиационных частях действовал приказ, запрещающий летчикам при стрельбе или бомбометании снижаться до двухсот и менее метров. Бреющий полет расценивался чуть ли не как игра со смертью. Летчики мазали по целям, пускали пули «в молоко», но не снижались. И не потому, что не могли, не хотели, они – боялись наказания. А сейчас! Что происходит сейчас, нуте-с?