Ирина Муравьева - Ханс Кристиан Андерсен Страница 8

— Ну да, где это видано, чтоб простой солдат вышел в офицеры! Все это для господ, а не для нас, — отмахнулась Мария.

Сапожник протянул руку к стене, где висел портрет человека в сером сюртуке и треуголке, с надменным энергичным лицом.

— Смотри! — сказал он торжественно. — Разве ты не знаешь, что Наполеон был когда-то просто бедным поручиком? А теперь он великий император, наш король подчиняется ему.

— Да мне-то какое до него дело? Он себе там как хочет, а ведь тебя могут убить на войне!

И Мария снова залилась слезами.

— Нет, мама, нет! — стал уговаривать ее Ханс Кристиан. — Этого не может быть, чтоб отца убили. Ты же сама всегда говоришь, что надо надеяться на бога и что слезами горю не поможешь!

— Верно, сыночек, — вздохнула Мария, стараясь успокоиться. — Видно, на роду мне так написано — вечно терпеть всякие беды… Ладно, Ханс, я уж постараюсь больше не плакать. Но только все-таки я скажу тебе в последний раз: губишь ты себя своими выдумками…

И, решительно вытерев глаза, она ушла на кухню готовить обед.

Богатый крестьянин из соседней деревни, сына которого должны были взять в солдаты, себя не помнил от радости, что так легко нашел заместителя. «Редко встретишь такого чудака, чтоб добровольно согласился идти под пули неизвестно зачем!» — думал он, выкладывая Хансу Андерсену обещанные деньги. Это мнение разделяли все, кто знал об отчаянном решении сапожника.

Соседи провожали его долгими взглядами и шептались у него за спиной: «Бедная Мария… дал же бог ей такого муженька», «Да она сама говорит, что он не в себе. Он и всегда был странный, а теперь вовсе свихнулся…», «Увидите, и с мальчишкой то же будет, это у них в роду».

Ни на кого не глядя, привычно ссутулившись, Андерсен возвращался домой. Он прекрасно понимал, что думают о нем окружающие и каким безрассудным выглядит его решение. Да оно и в самом деле безрассудно — себе он в этом сознавался. Но все равно, пусть его убьет первая же пуля, это лучше, чем дальше так жить! И все-таки… все-таки есть же хоть крошечная надежда, что наконец-то ему повезет!

По улицам Оденсе рассыпалась звонкая дробь. «Вперед! Вперед!» — выстукивали барабанные палочки. Толпа плачущих женщин провожала солдат за городские ворота. Третий батальон пехотного полка его величества датского короля отправлялся в Гольштейн, чтобы сражаться за пошатнувшееся могущество чужого императора. Это было осенью 1813 года, и дела Наполеона шли неважно, но принц Фредерик упорно надеялся на его счастливую звезду и не хотел разрывать союза, приносившего Дании одни убытки. Все ведь еще может измениться, и вот тогда-то император щедро наградит свою верную союзницу, утешал он себя. И посылал Наполеону новые полки.

Среди солдат третьего батальона шагал и тщедушный голубоглазый новобранец Ханс Андерсен. Он старался держаться бодро и даже выдавливал улыбку, кивая провожавшим его матери и жене. Но на душе у него было невесело. Его мучил страх за сына: как назло, малыш совсем разболелся. И Марию жалко, — как она тут будет выкручиваться одна в такое тяжелое время? Он пытался оживить в себе знакомые мечты: поле сражения, геройский подвиг, офицерские эполеты, пример Наполеона… Да, может быть, может быть… А пока были только тесные сапоги, ноющее под ружьем плечо и неотвязный сухой кашель. Город скрылся позади за сеткой мелкого, пронизывающего сентябрьского дождя.

Ханс Кристиан с трудом открыл глаза: от света их резало как ножом. Он лежал на широкой деревянной кровати родителей, и ситцевый полог был спущен, но свет ухитрился пробраться сквозь щелочки. От жара пересохло горло и потрескались губы, а руки стали тяжелыми, будто каменными. У него начиналась корь, в ту осень косившая подряд ребятишек из бедных кварталов, где зараза легко переходила из дома в дом.

Он смутно помнил, как рано утром над постелью нагнулся отец в непривычной солдатской форме, поцеловал его и нарочито веселым голосом убеждал держаться молодцом, а сам старался незаметно вытереть слезы. С тех пор, кажется, прошло очень много времени… Наконец-то кто-то пришел, и ему дадут пить! Это была бабушка, она принесла ему воды и уселась около кровати, бормоча молитвы вперемежку с жалобами. Все кончено, все надежды разбиты, и несчастный Ханс, разумеется, не вернется домой. Господи, и за что столько несчастий на их семью?

— Бедный малыш, лучше бы тебе умереть сейчас, — сказала она внуку, грустно глядя на него выцветшими голубыми глазами. — Конечно, на все божья воля, не нам судить, но только все равно ничего хорошего ты в жизни не увидишь…

Мрачное пожелание бабушки вовсе не понравилось Хансу Кристиану.

— Я не хочу умирать! — заплакал он. — Мама, где моя мама?

Вымокшая, усталая Мария вбежала в комнату и, не сняв шали, бросилась к постели.

Руки матери приятно холодили лоб, и страх отступал куда-то.

Успокоенно вздохнув, мальчик начал дремать. Мама здесь, теперь все будет в порядке!

Ночью его разбудила огромная полная луна: она глядела прямо на него из-за откинутого полога. Это была какая-то странная луна. Она превратилась в сердитое лицо старого привратника Гомара и угрожающе хмурилась. С отцовским пальто, висевшим в углу, тоже было не все ладно. Оно пухло, росло и протягивало к нему длинные руки-рукава, явно собираясь стащить его с кровати.

— Прогони его, мама! — закричал он в тревоге.

Мать, дремавшая рядом на табурете, сразу вскочила, и, испуганные звуками ее голоса, луна и пальто приняли свой прежний мирный вид.

Еще несколько дней — и особенно ночей! — ему было очень плохо, и Мария совсем измучилась. Но потом жар спал, и дело пошло на поправку. Лежа в кровати, он уже разыгрывал со своими деревянными актерами всякие приходившие ему в голову сцены.

— Ну, раз уж ты занялся своими куколками, значит скоро будешь совсем здоров! — сказала мать. — И задал же ты мне страху, сыночек! Я уж думала, бог решил и тебя забрать у меня. Но теперь все хорошо. Только бы отец вернулся…

Есть такая сказка про волшебное золото: человек получает его от маленьких седобородых гномов на залитом лунным светом холме. Набив карманы, он спешит домой, не помня себя от радости. А утром золото оказывается всего лишь кучей пепла или сухих листьев.

Обманчивым золотом гномов оказались и деньги, полученные Хансом Андерсеном за согласие надеть солдатский мундир. С каждым днем их цена падала, и скоро они превратились в бумажки, стоившие немногим больше сухих листьев. Государство выпустило слишком много бумажных денег, и произошел финансовый крах. Еще до отправки мужа в Гольштейн Мария обменяла оставшиеся у нее ассигнации на новые деньги, выпущенные, чтобы спасти положение. Тысяча ригсдалеров превратилась в сотню. Бабушка со слезами рассказала, что дед наотрез отказался менять припрятанные где-то у него с давних пор кредитные билеты.