Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья Страница 8

Снимок моста через Волгу сделан с помощью «Аэрофлота». Пилот – Станислав Репин.

Воронежский лес

Широка страна моя…

Одно из ярких воспоминаний детства: вечер, на полу в сенцах стоят два лукошка и деревянное корыто с водой, я помогаю матери перебирать грибы. Грибы прикрыты лопухами и увядшими ветками. В сенцах стоят незнакомые, непривычные запахи. Мытье грибов сопровождается разговором о каких-то известных матери и бабушке полянах, о кордонах Ракитном и Маклоке, о просеках, об ольховом болоте, о теленке, который до смерти напугал грибников… В соседской избе висела засиженная мухами картинка: «Царевич на сером волке». По этой картинке я представлял себе место, из которого отец привозил на лошади пахучие осиновые дрова, а мать приносила бидончик ягод, а осенью – корзины грибов и колючую, отливавшую синевой траву. Траву полагалось вешать над дверью и ставить в угол за образа – от домового. Изба у нас была маленькая, домовому спрятаться негде, но я не сомневался, что он существует…

Мир расширялся. И скоро единственным местом, где еще мог жить домовой, оставался лес, таинственно синевший за нашим селом и полем.

Наступил день (я помню его до самых малых подробностей), отец разбудил: «Ну, хочешь – возьму в лес?»… Помню колею, доверху забитую сырыми мягкими листьями. Дубы, точь-в-точь, как на картинке, тянули черные узловатые руки. Свистела незнакомая птица. Отец размял в пальцах и дал понюхать какую-то лекарством пахнувшую траву. Кто-то зашелестел в кустах, засвистел, зацокал… Мы рубили орешник и искали рогатку на грабли. Отцу, видно, были приятны поиски. Рогаток попадалось немало, но он говорил: «Не то». Вместе со мной отец садился под куст искать в опавших листьях орехи…

Домой возвращались вечером. Я снял сандалии. Степная дорога к дому была гладкой и теплой. В пшеничном жнивье стрекотали кузнечики. Я оглядывался и спрашивал:

– Ну, лес… А там за лесом?..

– Опять лес…

Весь мир с того дня был сплошным лесом, и все самое интересное было в лесу…

Бобр.

Война в неделю унесла детство. Нужны были дрова. Я уже без отца стал ходить в бор. Пять километров степью и пять километров лесом (пока отыщешь сухую валежину). А к вечеру той же дорогой – домой. На плече жердина или вязанка дубовых сучьев. Десять километров. Бросишь на дворе ношу – к плечам притронуться больно. Теперь ежедневное путешествие за дровами показалось бы каторгой, а тогда – ничего. Теперь, издалека, понимаешь, почему тяжкая, недетская работа нам, деревенским мальчишкам, казалась радостью. Лес! Ягоды, птичьи гнезда, грибы, распутывание лесных дорожек, поиски «землянки разбойников», сидение с прутиком около муравейников, погоня за барсуком… Память мудро устроена. Я не помню сейчас, как больно было плечам, но где-то в самом надежном месте память хранит радость, рожденную лесной беготней…

Лесов под Воронежем не так уж много. Бунин назвал эти места подстепьем. Равнина, и на ней, если бы глянуть с большой высоты, – острова леса. Большие и малые. Совсем малые – в полдня перейдешь. И большие – Усманский бор, например, пятиверстовый краешек которого я и узнал в детстве. Наверно, вы слыхали и такие известные всему миру названия: Шипов лес, Таллермановский лес. Большие зеленые острова. И тут же, в подстепье, множество мелких лесков: по балкам, над речками, у оврагов. Цена этим лескам особая. Лес в степи не то же, что сплошной лес где-нибудь в ярославской земле. Островок деревьев в степи – это островок радости. Это и прохлада, и загородка от суховея, и защита земли от разъедания оврагом, и хранилище питьевых вод, озер и маленьких речек.

В древности в этих местах проходила сторожевая линия русского государства. Леса вставали на пути половцев, нагайских и крымских татар. На лесных дорогах в приближении врага делали «засеки» – валили деревья вершинами к неприятелю, и конница кочевников увязала в лесах.

В более позднюю пору воронежский лес сыграл для русского государства особую роль. Царь Петр, замысливший обзавестись флотом, искал подходящее место начать строительство. Много лесов было осмотрено. Но только тут, под Воронежем, царь увидел то, что искал. Вековой необхватный и стройный дуб, корабельные сосны, полноводные реки, бегущие к Дону. «Сие место красно есть!» «Золотой куст российского государства!» Царь был восторженным и хозяйственным человеком. Воронежские леса он объявил корабельными. Смертная казнь полагалась за самовольную рубку. Царским указом был отменен даже обычай хоронить в дубовых гробах. Лес – только на корабли! Звенели пилы, стучали топоры под Воронежем, на лесных вырубках жгли уголь и курили смолу, в сотнях кузниц ковали гвозди и якоря… И корабли пошли вниз по Воронежу и по Дону к Азову. Сегодня о тех временах напоминают названия воронежских сел: Углянец (жгли уголь для кузниц), Парусное, Гвоздовка, Клеповка. В самом Воронеже царю-работяге поставлен памятник. А в лесах нет-нет, да и встретишь дубы, которые еще помнят рождение деревянного русского флота.

Леса воронежские не один раз служили российскому государству. Доходом с продажи леса латались дыры в казне. Доходы были немалые, если, по утверждению лесоводов, некоторые породы дуба шли за границей по весовой цене шоколада.

Кабаны.

В первые пятилетки воронежский лес приносил золото, нужное для покупки машин. Шпалами лег по железной дороге из Донбасса в Москву. На каждый километр пути лес отдавал пятьсот – восемьсот зрелых сосен. На поворотном рубеже государства, так же как в петровскую пору, лес отдал людям все, что накопил за долгие годы роста.

Есть высокий смысл особо беречь эти дубравы в подстепье, стоящие на пути суховея, берегущие воду и землю от разрушения. И только годом самой крутой нужды можно оправдать звон топора в золотом кусте государства.

В Усманском бору, над рекой Воронеж, стоит красный кирпичный замок. До революции тут поселилась жить принцесса Ольденбургская. Принцесса любила охоту, и кое-кто из стариков помнит еще знаменитые в этих местах облавы. Из германских лесов принцесса привезла под Воронеж благородных оленей. Заезжие знатные гости любовались необычным лесным зоопарком. А когда в революцию принцесса скрылась из замка, местные лесники стали думать: что же делать с оленями? Отворили ворота и пугнули оленей в чащу. Лес был велик, чтобы надежно укрыть полтора десятка зверей. Лет через пять стало видно: стадо оленей не только выжило, но заметно умножилось.

Тут же в бору, на речках Ивнице и Усманке, каким-то чудом уцелели истребленные повсеместно бобры. Усманский лес, населенный оленями и бобрами, решено было объявить заповедником.