Игорь Зотиков - Зимние солдаты Страница 8

«Не кусай колбаску! Не кусай колбаску! – вдруг вскрикивала она в самый критический момент. – Губкой ее, верхней губкой ее сдвигай назад, а хлебушек-то откусывай! Хлебушек откусывай, а не колбаску!»

Так внезапно оказывалось, что кусок хлеба съеден, а колбасы оставалось достаточно много для второго бутерброда. Такой способ есть колбасу с хлебом назывался у нас в доме «колбаса вприглядку» и доставлял всем массу удовольствия как игра. Я старался успеть побольше укусить колбаски до того, как Бабуся крикнет: «Губкой ее двигай!» И иногда побеждала она, а иногда и я: «Ой, Бабусь, а колбаска-то съелась!» И мы весело хохотали, а все зрители-девочки поздравляли меня как победителя.

Театр

Жизнь у Бабуси была для меня очень приятной по многим причинам. Конечно, ведь я был единственным маленьким ребенком в доме, полном женщин и девушек, каждая из которых по-своему хотела выразить мне свою любовь. Но вершиной моих ежедневных наслаждений был театр, в котором благодаря Бабусе я оказывался каждый вечер.

Чтобы понять, как я в этот театр попадал, нужно знать, что я спал на одной кровати с Бабусей. Это была очень высокая для моего возраста и очень широкая кровать, на которой лежало, мне казалось, огромное количество пуховых перин. Она была не только мягкой, но и, в отличие от современных матрасов, любая ямка или выступ, сделанные в первоначально гладкой и мягкой ее поверхности, оставались ямкой или выступом того же размера неограниченно долгое время. Если я забирался на кровать и устраивал себе мягчайшее гнездышко где-нибудь поближе к стене, оно оставалось таким всю ночь. Присутствие Бабуси, которая спала в своем, только много большем, гнездышке ближе к внешнему краю кровати, нисколько не мешало ни мне, ни ей – мы не соприкасались, не мешали друг другу, хотя знали, что можем сделать это в любую секунду.

Итак, я устраивался поудобнее в своем гнездышке, готовясь смотреть на ближайшую стену, где на большом белом листе бумаги пока было видно только яркое пятно от Бабусиной лампы, установленной так, чтобы она была на уровне листа.

И представление начиналось: голос Бабуси рассказывал много раз слышанную историю о гусе или о ком-нибудь еще. Но я смотрел не на Бабусю, а на стену, и там, на стене, появлялись тени диковинных птиц, животных, цветов, которые двигались по мере бабушкиного рассказа. Гусь открывал клюв, шел переваливаясь, а белочки каким-то образом грызли орешки. И все это делали Бабусины руки и небольшие, специально приготовленные ею кусочки бумаги или дерева, которые она умело располагала между лампой и листом белой бумаги на стене, служившим для меня сценой театра. Мы называли его сценой, а не экраном, потому что слово «экран» появилось вместе со словом «кино», которого в Козлове еще не знали.

Мама (справа) с подругами по гимназии. Начало 20-х годов прошлого века

В доме Бабуси я узнал, что, оказывается, в мире, который меня окружает, существуют понятия, описывающие невидимые, но важные сущности – Бог, Рай и Ад. И они потом долго занимали мой ум. В доме мамы и папы я никогда не слышал ни о чем подобном, потому что мои молодые родители были атеистами и гордились этим. Любые слова, связанные с религией, заставляли их просто смеяться. Значительно позднее я узнал, что многие молодые атеисты поступали так же и говорили нужные слова только для того, чтобы угодить правящему режиму. Но мои родители были искренними атеистами, гордившимися тем, что они разобрались в вопросах веры и религии благодаря своему образованию и достаточно умны, чтобы понять, что Бог – любой Бог – это просто миф.

Я не знаю, что стали бы думать и как повели бы себя мои родители, если бы узнали, как серьезно и с каким интересом их старший сын слушает рассказы своей любимой бабушки о жизни, смерти и воскрешении Христа; вообще о Смерти, Рае и Аде; и проводит часы, рассматривая иллюстрированные дореволюционные журналы, содержащие много картин и рисунков на религиозные темы.

План великого похода

Помню, что мой ум четырехлетнего мальчика больше всего тронули две весьма необычные для малыша, с точки зрения взрослого, темы. Одна из них появилась, пожалуй, еще до бабушкиных рассказов и разглядывания ее журналов. Наверное, потому что окна нашего дома выходили не на улицу, а на бескрайние дали полей и лугов по ту сторону реки. Просторы за окнами заканчивались горизонтом, где каждый день садилось солнце. В хорошую погоду я мог часами смотреть на эту линию, разделяющую Небо и Землю. Моя старая прабабушка, заметив мой интерес, сказала, что ей говорили, и она знает точно, что Небо – это тонкий, но очень прочный купол, накрывающий Землю. Купол достаточно прочный, чтобы на нем могли висеть все эти тысячи тысяч звезд, зажигающихся по ночам, и достаточно прочный, чтобы по нему могло катиться из одного конца в другой Солнце. И Рай – место, где живет Бог и приближенные к нему – расположен именно там, в пространстве по ту сторону купола Неба.

О, как потрясла меня тогда эта новость! Ведь горизонт – место, где Небо касается Земли, на мой взгляд, был расположен не так уж и далеко от нашего дома! И в одном из бабушкиных старых журналов я однажды видел картинку, показывающую, наверное, устройство Мира. На ней была нарисована Земля, не очень толстый небесный купол, о котором рассказывала прабабушка, и еще одна очень важная деталь. Чуть выше линии, где купол Неба упирался в Землю, – маленькая, наполовину открытая калиточка, через которую какой-то человек с палкой, по-видимому путешественник, разглядывал, что делается по ту сторону Неба. Увиденное на картинке в точности совпадало с тем, о чем я и сам подумал, когда прабабушка рассказывала об устройстве Неба. Только я побоялся сказать ей об этом – вдруг она засмеется и не поверит, что должна же быть где-то пусть совсем маленькая калиточка, хоть одна, а если нет, то можно подкопать Землю там, где Небо упирается в нее не очень сильно. Ведь надо же проникнуть по другую сторону Неба и посмотреть хоть одним глазком, что там делается, раз горизонт так близко от нашего дома! Конечно, прабабушка тут же придумает причины, почему всего этого сделать нельзя, – взрослые всегда находят такие причины. Надо просто хорошо подготовиться и убежать с запасом еды. Главной трудностью будет, наверное, переправиться на другую сторону реки. Конечно, ее можно переплыть, но ни я, ни Бабуся, ни девочки из моего окружения не умели плавать. В жаркие летние дни мы всей стайкой ходили купаться на женский пляж, где было мелко и не было ям (все больше всего боялись ям, а не плавного углубления дна). Мы все плавали понемногу. Но этим способом нельзя было переплыть реку. Ведь плавали Бабуся и все женщины, которых я видел, одним методом – с помощью наволочки от подушки. Если хорошую, новую, без дырочек, наволочку как следует намочить, то мокрая материя почти перестает пропускать воздух. Тогда надо резко ударить раскрытой мокрой наволочкой по воде. Края ее уйдут под воду, а в середине будет пойман пузырь воздуха, достаточный, чтобы на нем могли плыть даже полные женщины. В нашем месте всегда можно было видеть несколько таких женщин, медленно передвигавшихся по воде, вцепившись руками в надутую воздухом наволочку, и изо всех сил, поднимая тучи брызг, бьющих по воде ногами. Но все говорили, что наволочки довольно быстро спускают воздух и тогда… Главное – чтобы тогда под ногами не оказалось ямы… Конечно, я видел в стороне от нас мужское отделение пляжа и мужчин, плывущих саженками. Но это был высший, недоступный мне клан.