Уильям Моэм - Рассеянные мысли [сборник] Страница 8

Итальянская мама в то время оказалась в очень стесненных обстоятельствах, отчасти из-за краха банка своего отца, отчасти потому, что адвокат, который вел ее дела, растратил оставшееся. Она умерла в 1864-м. Эсмеральда пережила мать на четыре года. Мэрайя Хейр скончалась в 1870-м. Вскоре после ее смерти у Огастеса возникли серьезные финансовые трудности. Поскольку с приемной матерью его связывали очень близкие отношения, он не верил, что надолго ее переживет. В результате Огастес не предпринял, по собственному выражению, «обычных мер для обеспечения своего будущего», и одно время казалось, ему не останется ничего, кроме Холмхерста и шестидесяти фунтов в год. Он не рассказывал, как разрешилась эта ситуация, но в результате, по-видимому, ее состояние перешло к нему. При этом Огастес горько жаловался, что, не будучи законным наследником, вынужден платить налог в десять процентов со всего унаследованного имущества. Он никогда не распространялся о своих доходах, и поэтому их величина мне неизвестна. Ему хватало средств, чтобы обставить Холмхерст с большим вкусом, постоянно принимать гостей и путешествовать, когда заблагорассудится. Он мог даже позволить себе время от времени терять несколько сотен фунтов на рискованных операциях. Огастес считал себя не профессиональным литератором, а скорее джентльменом, который из чисто альтруистических соображений пишет книги, призванные помочь путешественникам с пользой насладиться красотой природы и искусства. Поскольку он издавал их за собственный счет, они, вероятно, приносили ему значительные суммы.

После смерти Мэрайи Хейр жизнь Огастеса шла по одному и тому же распорядку. Он много путешествовал за границей, главным образом для работы над путеводителями, а затем, вернувшись в Англию, жил в Холмхерсте, где принимал гостей и сам гостил в загородных усадьбах своих знакомых. Приезжая в Лондон, он снимал номер на Джермин-стрит и ходил завтракать в «Атенеум», где всегда занимал один и тот же столик. Утро проходило за работой в библиотеке, потом, во второй половине дня, его ждали визиты, чаепития и банкеты, на которых он присутствовал по обязанности, а по вечерам — ужин в ресторанах. В его дневнике того времени есть горестная запись: «15 мая. Делал зарисовки „в грязно-живописной“ больнице Святого Варфоломея. Сегодня, в первый раз в этом году, не получил приглашения на ужин. Ужасно скучаю».

Огастес так и не женился. В его биографии есть таинственная запись, подразумевающая, что у него однажды было такое желание: «В этом году [1864] мне страстно хотелось совершить нечто, что лишило бы меня возможности посвящать все время и внимание моей матери. Поэтому я задушил это желание и надежды, которые с ним связывал». Если я не ошибся в своих предположениях, то объектом его привязанности наверняка стала женщина из хорошей семьи, располагающая определенными средствами. Но, разумеется, Огастес финансово зависел от Мэрайи Хейр, и хотя у меня нет оснований подозревать, что он умалчивает о настоящих причинах, женитьба против воли приемной матери вполне могла стоить ему наследства. В их семье такое случалось. Однако, мне кажется, бурные страсти вообще были не свойственны его натуре. Однажды Огастес сказал мне, что до тридцати пяти лет не имел половых сношений с женщинами. Он отмечал дни, когда таковые случались, крестиками в своем дневнике. Получалось примерно раз в три месяца. А поскольку большинство мужчин склонны прихвастнуть на сей счет, я полагаю, он несколько преувеличил интенсивность своей половой жизни.

Когда Мэрайя Хейр была уже смертельно больна, Огастес сказал ей, что хотел бы написать о ней книгу под названием «Воспоминания тихой жизни». Когда он в первый раз поделился с нею своими замыслами, Мэрайя только посмеялась, но, подумав, заявила, что не станет возражать, если он считает, рассказ о ее скромной особе и о том, как Бог направлял ее на жизненном пути, будет полезен другим. Она отдала ему письма и дневники, которые могли ему пригодиться в работе, и распорядилась относительно остального. Огастес приступил к делу и даже успел прочесть ей несколько первых глав. После ее смерти он почти всю зиму не выходил из дома, пока наконец не поставил последнюю точку. Родственники, особенно семейство Стэнли, ужасно рассердились, когда узнали о его планах, и даже угрожали привлечь Огастеса к суду, если он обнародует письма миссис Стэнли, сестры Мэрайи. Артур Стэнли, который в то время был настоятелем Вестминстерского собора, дошел до того, что попросил Джона Мюррея уговорить издателей отказаться от публикации. Книга вышла из печати, и через три дня после ее появления потребовалось второе издание. «Воспоминания тихой жизни» пользовались огромным успехом как в Англии, так в Соединенных Штатах. Паломники приезжали из Америки, чтобы побывать в тех местах, о которых писал Огастес. Карлейль, которого он встретил за ленчем, сказал ему: «Я не часто плачу и вообще не склонен к сентиментальности, но ваша книга такая трогательная! А то место, где добрый, милый Огастес (муж Мэрайи) косит траву, послужило мне невероятно важным нравственным уроком!»

Мир, который читал два этих пухлых тома со слезами на глазах, давно канул в прошлое. Мне они показались скучными. Там, конечно, содержится много сведений о Лестерах и Хейрах, члены обоих семейств писали друг другу невероятно длинные письма, и можно только восхищаться терпением тех, кто их читал. Благочестивые утешения и наставления, которыми обменивались эти люди по случаю смерти друга или родственника, выглядели такими елейными, что просто невозможно поверить в их искренность. Впрочем, нельзя к одному поколению применять моральные стандарты другого. Бог постоянно занимал их мысли, и в разговорах очень часто возникала тема будущей жизни, но, по немного злорадному замечанию Огастеса, если в юности они всей душой мечтали о наступлении Царства Божьего, то с годами хотели этого все меньше. «Будущее покажет».

После успеха «Воспоминаний тихой жизни» Огастесу стали предлагать написать другие подобные книги, и со временем он опубликовал «Жизнь и переписку баронессы Фрэнсис Бансен», «Историю двух благородных жизней», «Семейство Герни из Ерлхэма» и другие. «История двух благородных жизней» посвящена Луизе, леди Уотерфорд, и Шарлотте, леди Каннинг. Эта книга не утратила интереса для читателя до сих пор, особенно главы, посвященные тому периоду, когда их отец, лорд Стюарт де Ротсей, был послом в Париже с 1815 по 1830 год. Огастес познакомился с леди Уотерфорд, когда собирал материал для «Путеводителя по Дарему и Нортумберленду», и после этого ежегодно посещал ее сначала в Форде, а потом в Хайклиффе. И для него в этом не было ничего особенного. Огастес был желанным гостем во многих аристократических поместьях и мог рассчитывать на гостеприимство почти в каждом богатом загородном доме. Он переезжал из замка в замок, из парка в парк, из усадьбы в усадьбу. Он не подходил под определение «настоящего мужчины»: не умел играть в спортивные игры, ни разу в жизни не брал в руки карт, не охотился и не рыбачил, но у него было несколько друзей-мужчин из числа оксфордских соучеников и несколько других, религиозным взглядам которых он симпатизировал. Однако лучше всего Огастес сходился со старшим поколением. Им нравился его неподдельный интерес к их внушительным особнякам и тому, что там есть. Иногда, правда, случалось, что его энтузиазм подвергался суровым испытаниям. Когда он гостил в Порт-Элиоте, хозяин встретил его на станции и совершенно измучил, непременно желая продемонстрировать каждую картину в доме и каждую дорожку в парке. «Невозможно показать все сразу, но лорд Элиот, видимо, об этом не догадывается», — язвительно заметил в своем дневнике Огастес.