Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12 Страница 8

— Значит, у вас много старых?

— Нас сто человек, и это число не сокращается, так как при каждой смерти набирают новых.

А те, что покидают заведение, чтобы выйти замуж, как они достигают того, чтобы женихи их полюбили?

— В течение двадцати лет, что я здесь, я видела только четверых, которые вышли отсюда замуж, и они познакомились с мужьями, только после того, как покинули этот дом. Тот, кто попросит у кардинала-попечителя одну из нас, — это отчаявшийся дурак, который нуждается в сотне цехинов; но кардинал оказывает ему эту милость, лишь будучи уверен, что у него есть профессия, с которой он сможет хорошо жить со своей женой.

— А что касается выбора?

— Жених называет возраст, которого должна быть девушка, и ее способности, и кардинал связывается с управительницей.

— Я полагаю, что вас хорошо кормят и вы хорошо устроены.

— Ни то, ни другое. Три тысячи экю в год не может быть достаточно для жизни сотни персон, для их одежды и всех надобностей. Те, кто зарабатывает трудом своих рук — самые счастливые.

— И кто это те, что решаются поместить бедную девочку в эту тюрьму?

— Какой-нибудь родственник или отец или мать — богомольцы, что опасаются, что дочь станет добычей греха. По этой причине сюда помещают только девочек, которых находят слишком красивыми.

— Кто судит об их красоте?

— Родственники, священник, монах или кюре и, в конце концов, кардинал, который, если не находит девочку слишком красивой, прогоняет ее от себя, так как полагают, что некрасивая не подвергается никакой опасности, оставаясь в миру. Так что вы можете отсюда понять, что мы, несчастные, проклинаем тех, кто счел нас красивыми.

— Я вам сочувствую. Мне удивительно, что нельзя получить разрешение на то, чтобы приличным образом вас увидеть, чтобы иметь основание просить вас замуж.

— Сам кардинал сказал, что он не волен дать такое разрешение, потому что есть прямой запрет нарушать правила этого общества.

— Тот, кто создал этот дом, должен гореть в аду.

— Мы все так полагаем; и наш владыка папа должен был бы это исправить.

Я дал десять экю этой девушке, сказав, что, при невозможности ее увидеть, я не могу обещать ей снова сюда вернуться, и ушел вместе с Меникуччио, который сожалел, что доставил мне эту неприятность.

— Дорогой друг, — сказал я ему, — я предвижу, что никогда не увижу ни вашу юную возлюбленную, ни вашу сестру, чей голос меня столь сильно заинтересовал.

— Мне кажется невозможным, чтобы десять экю не сотворили чуда.

— Мне кажется невозможным, чтобы не существовало другой приемной.

— Она есть, но существует запрет для всех, кто, не являясь священником, осмеливается туда входить без разрешения Святого Отца.

Я не мог понять, как этот дом может существовать так как понимал большие трудности, которые должны испытывать содержащиеся в нем в том, чтобы найти себе мужей, и мне казалось невозможным, чтобы допускалось его существование, если было известно, что сами правила этого дома, казалось, были созданы специально, чтобы воспрепятствовать этим женитьбам. Я видел, что приданое в 200 экю, предназначенное каждой, для чего собственно был основан этот дом, должно было выделяться по меньшей мере на два брака в год, и что, соответственно, кто-то должен был красть все то, что накапливалось, когда девушки не выходили замуж. Я сообщил свои соображения кардиналу де Бернис в присутствии принцессы, которая, заинтересовавшись судьбой этих несчастных, сказала, что следует представить папе ходатайство, подписанное всеми, в котором они бы просили у святого отца позволения разрешить визиты в приемную по чести и со всей благопристойностью, как это осуществляется во всех сообществах для девушек, существующих в Риме. Кардинал сказал мне написать прошение, дать его подписать девицам и отнести принцессе, и между тем он найдет момент предупредить святого отца, и что он подумает над тем, чтобы кто-то официально представил тому это прошение.

Не сомневаясь в согласии большей части этих девушек подписать прошение, я составил его и во второй раз, когда я пошел к решетке заведения вместе со своим другом, я передал его той же девушке, которая присматривала за его сестрой. Она заверила, что я получу его подписанным всеми девушками в первый же раз, как приду ее повидать. Это ходатайство просило у святого отца только отмены отлучения для тех, кто выходит в светлую приемную, но вкратце я рассказал всю историю этого дома.

Когда принцесса Санта Кроче получила эту бумагу, она обратилась к самому кардиналу Орсини, протектору, который должен был ей пообещать поговорить об этом с папой, который, будучи предупрежден кардиналом де Бернис, распорядился направить послание [3], отменяющее отлучение. Монастырь был извещен об этом лишь тогда, когда пришли снять с дверей приемной объявление, извещающее о запрете. Местный капеллан обязан был известить управительницу, что она должна в дальнейшем позволять визиты в светлую приемную всем вызываемым девицам, которые, однако, должны сопровождаться своими гувернантками. Сам Меникуччио принес мне эту новость, о которой не знала и принцесса, и она была очарована, узнав ее от меня. Но папа Ганганелли этим не ограничился. Он приказал, чтобы начали гражданский процесс и заставили дать отчет обо всех излишках средств, которые образовались за сто лет и более, что протекли с момента учреждения этого дома. Он сократил количество пансионерок со ста до пятидесяти, увеличил приданое до четырех сотен экю и приказал, чтобы каждая девушка, достигшая возраста двадцати пяти лет, вне зависимости от того, нашла ли она мужа, должна быть отпущена, получив четыре сотни экю, которые ей причитались, если бы она вышла замуж, и чтобы двенадцать матрон, известные своими добрыми нравами, были приняты на службу в качестве гувернанток девушек-пансионерок, по четыре для каждой, и чтобы двенадцать других служанок были наняты для обслуживания этого дома.

Глава II

Ужин в трактире с Армелиной и Эмилией.

Все эти нововведения, которых я добился, произошли на протяжении шести месяцев; то, что было сделано сразу, это отмена запрещения входить в приемную и даже в сам монастырь, где, не принося обета, управительница должна была быть хозяйкой. Меникуччио был оповещен об этом запиской, что написала ему его сестра; он пришел, обрадованный, принеся ее, чтобы позвать меня пойти туда вместе с ним, как о том попросила его сестра, чтобы доставить удовольствие своей гувернантке. Она сказала ему, чтобы он позвал к решетке также и ее молодую подругу, которая спустится, либо вместе с ней, либо со своей собственной гувернанткой — это я должен был ее вызвать. Будучи согласным от всей души на это предложение и в нетерпении услышать речи и увидеть лица этих девушек, я сделал так, чтобы Меникуччио покинул свою лавочку и проводил меня в этот монастырь, который находился недалеко от базилики Св. Павла. Мы вызвали обеих пансионерок в светлую приемную, где, едва войдя, мы увидели обе решетки занятыми, одну — аббатом Гаско, которого я знал в Париже у Жюльетты, году в 1751, другую — русским сеньором по имени граф Иван Иванович Шувалов и отцом Жакье, монахом — францисканцем из церкви Трините-де Монти, знаменитым ученым-астрономом. Я увидел внутри решетки очень красивых девушек.