Сергей Степанов - Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» Страница 81

Глава правительства процитировал Ф.М. Достоевского: «Деньги – это чеканенная свобода» – и подчеркнул, что «правительство не могло не идти навстречу, не могло не дать удовлетворения тому врожденному у каждого человека, поэтому и у нашего крестьянина, чувству личной собственности, столь же естественному, как чувство голода, как влечение к продолжению рода, как всякое другое природное свойство человека. Вот почему раньше всего и прежде всего правительство облегчает крестьянам переустройство их хозяйственного быта и улучшение его и желает из совокупности надельных земель и земель, приобретенных в правительственный фонд, создать источник личной собственности. Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром будущей мелкой земской единицы; он, трудолюбивый, обладающий чувством собственного достоинства, внесет в деревню и культуру, и просвещение, и достаток. Вот тогда, тогда только писаная свобода превратится и претворится в свободу настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей и чувства государственности и патриотизма. (Рукоплескания в центре и справа. Возгласы «браво».)[270]».

Цитируя Достоевского, Столыпин словно продолжал свою заочную полемику с другим великим русским писателем – Львом Толстым. Он обратился к первому министру с письмом: «Петр Аркадьевич! Пишу Вам не как министру, не как сыну моего друга, пишу Вам как брату, как человеку, назначение которого, хочет он этого или не хочет, есть только одно: прожить свою жизнь согласно той воле, которая послала его в жизнь. Дело, о котором я пишу Вам, вот в чем:

Причины тех революционных ужасов, которые происходят в России, имеют очень глубокие основы, но одна, ближайшая из них, это недовольство народа неправильным распределением земли. Если революционеры всех партий имеют успех, то только потому, что они опираются на это доходящее до озлобления недовольство народа».

Толстой считал, что ни правительство, ни революционеры ничего не предложили для разрешения этого вопроса, «кроме величайших глупостей и несправедливостей». По мнению Толстого, главная причина заключалась в существовании величайшей несправедливости: «Несправедливость состоит в том, что как не может существовать права одного человека владеть другим (рабство), так не может существовать права одного, какого бы то ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею как собственностью». Писатель подчеркивал: «Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею». Толстой предлагал Столыпину ознакомиться с учением американского экономиста и публициста Генри Джорджа. Сам писатель считал гениальной идеей «единый земельный налог», который, по мнению Джорджа, должен был обеспечить равноправие земледельцев. Герой романа «Воскресение» пытался претворить в жизнь рецепт американца. Толстой призывал Столыпина: «Вам предстоят две дороги: или продолжать ту, начатую Вами деятельность не только участия, но и руководства в ссылках, каторгах, казнях, и, не достигнув цели, оставить по себе недобрую память, а главное, повредить своей душе, или, став при этом впереди европейских народов, содействовать уничтожению давней, великой, общей всем народам жестокой несправедливости земельной собственности, сделать истинно доброе дело и самым действительным средством – удовлетворением законных желаний народа, успокоить его, прекратив этим те ужасные злодейства, которые теперь совершаются как со стороны революционеров, так и правительства»[271].

Отношение Столыпина к Толстому было неоднозначным. С одной стороны, он почитал писателя за его замечательный литературный талант и помнил его дружбу со своим покойным отцом. С другой стороны, Толстой давно поставил себя в положение обличителя существующего государственного строя. Он дерзал обращаться к Александру III и Николаю II не как верноподданный, а как равный со словами «любезный брат». Писатель, проповедовавший евангельские истины, осмелился бросить вызов официальному православному учению, за что был отлучен от церкви. К тому же Столыпин вовсе не разделял толстовского увлечения идеями Джорджа и считал их неприменимыми на практике. По этим причинам Столыпин не ответил писателю. Через некоторое время Лев Толстой еще раз напомнил о своем письме. Игнорировать великого старца было бы уже верхом бестактности. 23 октября 1907 г. Столыпин отправил ему письмо, в котором писал: «Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» на землю у крестьян создает все наше неустройство».

Столыпин подбирал те же самые аргументы, которые через несколько недель были использованы им во время выступления в Государственной думе: «Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т.п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств. И теперь то же крепостное право, – за деньги Вы можете так же давить людей, как и до освобождения крестьян». Завершая свое письмо, Столыпин писал: «Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину, как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем»[272].

Лев Толстой все же попытался еще раз убедить Столыпина. Писатель подчеркивал, что понимает сложность его положения: «Знаю я, что Вы не отократический владыка и что Вы связаны отношениями и с Государем, и с Двором, и с Думой, но это не может мешать Вам попытаться сделать все, что Вы можете». Он доказывал Столыпину осуществимость иного варианта решения аграрного вопроса: «Ведь приведение в исполнение земельного освобождения совсем не так страшно, как это обыкновенно представляют враги его. Я очень живо могу представить себе, как можно убедить Государя в том, что постепенное наложение налога на землю не произведет никакого особенного расстройства, а, между прочим, будет более могущественным ограждением от усилий революционеров, чем миллионы полиции и страж. Еще живее могу себе представить, как этот проект может захватить Думу и привлечь большинство на свою сторону». Но эти призывы не подействовали. Столыпин по-прежнему был уверен в правильности выбранного им пути.