Георгий Чулков - Годы странствий Страница 98

Вы сомневаетесь, что у «Весов» могут быть «враги слева». Но вспомните Ваши собственные слова о «Весах»: — «Согласитесь, В. Я., что „Весы“ — орган реакционный». Ведь вы говорили именно о литературном направлении «Весов» (ибо общественности «Весы» почти не касаются, а если касаются, то большей частью не в духе реакционеров, см. статьи Мережковского, Белого).[1028] Но эта Вами утверждаемая реакционность «Весов» не предполагает ли необходимо существование каких-то отношений к «Весам» — революционеров, т. е. именно «врагов слева».

Есть периоды в искусстве, когда старые преграды разрушены и новые пути проложены. Не о завоевании еще новых стран надо тогда думать, а о том, чтобы прочно обосноваться в занятой земле, сделать ее в такой же мере своим достоянием, как давние владения души. Это периоды, когда творят Софоклы, Рафаэли, Расины,[1029] Гёте (второй поры деятельности), Пушкины… И это все — не люди, повторяющие уже сказанное, но завершители. «Декадентство» и «символизм» и «новая поэзия», все эти школы — умерли (ибо нормальная истина живет, ну, лет 17, 18, самое большее 20), но то живое, что было в этих школах, теперь-то и должно дать свой росток. Простите обычное сравнение, но именно так из умершего семени вырастает стебель. Растение бывает совсем не похоже на свое семя, но вырастает оно из него. И когда колосятся нивы, время ли опять ехать с плугами?

Периоды, о которых я говорю, — это периоды, когда основываются Академии и утверждаются их правила, которые позднее становятся узами и путами, но в свое время являются и крыльями в полете, и вехами на пути. Нет сомнения, что каждой Академии наступает час, когда она должна быть разрушена для всех правил, когда они должны быть отвергнуты, для Рафаэлей, Гёте и Пушкиных — когда они должны быть осмеяны. Но истинные создатели все-таки они, «академики», а не деятели Sturm und Drang’а.[1030] В свой час, падая, Цезарь спокойно закроется плащом, но Империя создана Цезарем, а Бруты работают лишь для Августов. И наши враги все те, которые не хотят принять нового закона, новых заветов искусства, новой Академии — потому ли, что это новое для них еще слишком ново, или потому, что оно уже кажется им старым. Первые — это прошлое, вторые — будут будущим, но Der Lebende hat recht.[1031]

Сознаю, насколько увлекательнее роль вечного завоевателя, вечного «кочевника красоты»[1032] («Разве есть предел мечтателям»), но, подчиняясь мигу истории, говорю, как легендарный римский легионер: sta, miles, hic optime manebimus.[1033]

Ваш Валерий Брюсов

30 апр. 1907

Милостивый государь Георгий Иванович. М. Ф. Ликиардопупо[1034] уже известил Вас, что по Вашему желанию[1035] имя Ваше из списка сотрудников «Весов» вычеркнуто.[1036]

К сожалению, не могу разделять Вашего взгляда на Вашу «критическую заметку» в «Перевале» о моей книге, ибо меньше всего вижу в этой заметке критики. Особенно меня удивило, что Вы позволили себе прием, совершенно недопустимый в литературе: привели несколько слов из моего частного письма к Вам.[1037] Я хотел даже по этому поводу написать письмо в редакцию «Перевала», но это значило бы придавать Вашей заметке больше значения, нежели она имеет.

Участвовать в Вашем альманахе, «по понятным Вам причинам», не желаю.

С совершенным почтением Валерий Брюсов

Письма Александра Блока

Многоуважаемый Георгий Иванович. Спасибо Вам за извещение о судьбе моих стихов и рецензий. Еще не видал книжки «Нового пути», не знаю, что сделали цензура и Петр Петрович.[1038]

А. Н. Шмидт[1039] приезжала в начале мая и говорила, что Вы около Подсолнечной и, м. б., приедете. Ждал Вас, пожалуйста, если будет по пути, приезжайте, я буду очень рад: сельцо Шахматово[1040] от станицы 17 верст.

Искренно уважающий Вас Ал. Блок

15 июня 1904. Шахматово, Моск. губ.

Многоуважаемый Георгий Иванович. Посылаю Вам рецензии[1041] о Бальмонте и Гофмане.[1042] Если найдете их слишком длинными, пришлите мне, пожалуйста, их в наборе, и я сокращу сколько нужно. Если Вас не затруднит, сообщите мне, когда они будут набраны; тогда я зайду и принесу Вам все книги.

Rachilde[1043] (перевод которой оказался нестерпимым)[1044] я несколько задержу и, если можно, отложу до апрельской книги «Вопросов жизни».

Преданный Вам Александр Блок

P. S. Хотел бы под рецензиями сохранить подпись Волк.

Многоуважаемый Георгий Иванович. О Вашем переводе Метерлинка:[1045] мне нравится I, IV, X, потом VIII; вообще мне кажется, в переводе много своего, не метерлинковского. Например, в V: у Метерлинка тревожно бежит свет по комнатам и умирает, а Вы размерно рассказываете об этом, и не под первым впечатлением. В IV — опять у Вас своя певучесть, особенно в оканчивающих строку «есть», «нет»; их добрая пугливость все-таки не совсем приближает к Метерлинку. М-к торопливо карабкается по лесенке своих размеров, оттого ему скоро удается рассыпаться почти бесследной ракетой. А Вы замедляете его торопливость и стихотворствуете.

У М-ка почти нет стихотворчества. От этого разнствует м-вская и Ваша певучесть, по-национальному. Я бы сказал, что стихи М-ка перпендикулярны Вашей передаче, как французский темперамент перпендикулярен русскому. Ярчайший пример не слитости, а прекрасной перпендикулярности — «жизнью громко восхищались» — «ont salué la vie».[1046] У Вас — объятие «клейким листочкам»,[1047] у М-ка — испаряющийся поклон. Мне кажется, М-к по-русски должен непременно отяжелеть. По-моему, совсем не звучат след, строки: «Она имела три короны золотые, — кому она их отдала» (VII), «Пришли нам вести принести» (V), «Удалиться не решились» (VIII), «Вы должны теперь идти» (IX). Часто нарушают песни слова «те» и «там» — дополнительные грузы, не сливающиеся с существом стиха. Кроме того, мне кажется, в припевах Метерлинк нашел узелки, в которых стягивается мелодия. У Вас припевы стремятся иногда стать стихом и, вследствие грузности, теряют свое внутреннее место (например, «Мне страшно, о дитя»). Больше всего (из припевов) мне нравится — «Золотые прочь повязки», «крепче узел затяните». Еще, по-моему, нельзя: 1) три светлых ангела молилось; 2) корабль собрался уезжать (смесь мокрого и сухого).