Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет Страница 16

И я приветствую углубление наших свобод, приветствую с новой силой, давшей нам в руки лучи живого светлого солнца.

От них стаяла кора застывшего лица России, и мы, собравшиеся здесь, должны высоко поднять яркий, теплый их свет, чтобы на полях проснувшейся весны были согреты ростки цветов нашей свободной культуры.

Жизнь под гнетом кошмарной пляски бойни народов, затеянной идолами, жаждущими крови, унесла многих светлых нам жизней.

Но рассеивается ужасный призрак смерти, и если еще на горизонте мерещится тень его судорожного лика, то он исчезнет перед восходящей весной социализма.

Уже высоко поднято знамя народное, на котором начерчен силуэт нового дня.

Я увидел, что погасает последнее пламя народного искусства. Необходимо создать условия, которые дали бы возможность развиться угасающему творчеству.

И если исключительные силы пробивались сквозь толщу зловонного старого омута и выносили на поверхность дня живые искры народной души, то оно подбиралось сейчас <же> небольшой частью людей и скрывалось в отдаленные салоны.

Таким образом создавались любительские музеи и галереи, скрывавшие от народа гений его искусства.

Собирая искусство, они сразу устанавливали ценность, создавали направление и окружали себя группой художников, попадавших им во вкус.

Зачастую многие из художников уподоблялись <поддавались> их аппетитам и уступали с дороги истинной.

Те же из художников, которые стояли твердо на своей дороге, игнорировались <музеями и галереями> и исчезали в подвалах или <на> холодных чердаках.

Выступал на арену искусства один класс и незаметно управлял-руководил искусством. Искусство имеет одну дорогу, но формы его разные.

А благодаря дилетантскому, любительскому, случайному отношению к собранию искусства оно было представлено односторонне и однообразно. Показывалась одна сторона, одно освещение, все же формы другие не признавались достойными и погребались на чердаках на многие годы. Такое искусство было выше вкуса собирателей.

История нам говорит, что вначале непризнанное искусство признавалось спустя несколько десятков лет, снималось с чердаков и покупалось за большие деньги.

В царствование ложно-классицизма постигла участь Барбизонских художников самая ужасная. Милле, Курбе и другие были гонимы и не признаваемы. Не будучи поддержаны <ни> народом, ни господствующим классом, с трудом влачили свое существование.

И лишь только теперь их искусство стоит на высокой <ступени> ценности.

В настоящее время искусство стоит на той же дороге, все сменилось в жизни, жизнь имеет новых рулевых, бодрых, здоровых, с сильными мускулами — но у руля искусств остаются старые рулевые — угнетатели новых идей в искусстве.

Во главе позорной травли, в прессе ничтожных критиков стоят маститые Александр Бенуа и Дмитрий Мережковский.

Вскормленные славой и деньгами, высшим буржуазным классом и прессой.

Но сейчас время изменилось, изменились формы жизни и должно измениться отношение к искусству.

О нем не заботились, и теперь смутное имеет представление о нем и демократический класс.

Ввиду разорванности, ввиду <того, что> далеко отстоя<л> от <искусства> пролетариат, <демократический класс> не узнаёт того, что много лет тому назад вышло из недр народа.

Вина в этом падает на условия, которые выпали на долю пролетарских масс, загоняемых с восходом солнца живого, когда поют птицы и раздается душистое дыхание цветов, к смрадным и пыльным станкам, и когда возвращались домой, то уже потухали лучи живого солнца. Наступающая ночь закрывала и двери салонов искусств.

Но теперь мы идем по пути освобождения.

Все народное, и народ делает все для себя.

И уплывший корабль искусства должен повернуть навстречу бегущему народу и раскрыть перед ним свои тайные знаки.

Но это будет тогда, когда народ уберет рулевых, вырвет из частных дилетантских рук собирателей искусства — искусство.

Это будет, когда народ издаст ДЕКРЕТ о том, что ОТНЫНЕ ИСКУССТВО ПРИНАДЛЕЖИТ ЕМУ, ЧТО ТОЛЬКО ОН ИМЕЕТ ПРАВО СОБИРАТЬ ИСКУССТВО В СВОИ НАРОДНЫЕ ХРАНИЛИЩА, ЧТО ВСЕ ВЫСТАВКИ КАРТИН И КНИГИ ПРИНАДЛЕЖАТ ЕМУ.

Тогда прекратится укрывание ценностей искусства в глубокие салоны меценатов, где они выдерживают его многие годы.

И лишь после смерти завещают благосклонно в дар НАРОДУ ЕГО ЖЕ СОБСТВЕННОСТЬ.

«Идите скорее, ибо завтра мы уйдем далеко»*

Через многовековой путь движения Искусства оно пришло к профессиональному ремеслу, но на пути к профессионализму были вспышки одиночных выступлений художников, которые время от времени давали новые формы с явным выражением протеста против стремления к протокольному изображению натуры и эпизодов. Это <6ыли> одиночные выступления истинных сил, стремящихся к созданию творческих форм, толкаемых интуитивной подсознательностью.

Искусство не исчерпывается умением передачи или идеализации композиций в картине вещей (Искусство циркового жонглера).

В Искусстве есть еще Идея, ведущая к непосредственному творчеству создания новых построений, ничего общего не имеющих с натурой.

В Искусстве есть Искусство как таковое, говорящее только за себя, и оно не вступает ни в какие сделки с личной, семейной и государственной жизнью. Оно являет собою формы живые как таковые, и жизнь вольна их взять и приобщить к себе, как и другие созданные вновь формы других Искусств.

Выступления одиночных протестов всегда вызывало бурю со стороны профессионализма, т<ак> как каждый протест наносил огромный удар основаниям профессионального Искусства. И это будет всегда, пока профессиональный Академизм, основывающий свое Искусство на творчестве природы и вещей домашней утвари, не определится в особую ячейку, а Искусство творчества новых форм — в особую. Творческая потребность была под давлением многовекового воспитания на формах природы и в конце концов должна была выйти из хаоса вещи. Через уродство изображения вещей она выбивалась за пределы контуров вещи к свободному полю. И великая Мировая Революция Искусства в Кубизме и футуризме была бунтом свержения с плеч творчества вещи, вещи были распылены и исчезли как дым.

И мы стоим на новой грани Идеи, разделяющей профессионализм Искусства от Идей Искусства как такового. Мы очистили Искусство от всякого влияния событий и домашних эксцессов и, нашедши новые основания творить, не устанавливаем больше Искусства на принципе достижения жонглирования готовыми формами природы или на изменении ее форм по вкусу и в силу субъективных удобств художника.

И предупреждаем тех молодых, горящих пламенем людей к Искусству, которые думают, что через Академию и другие школы найдут ту почву, которая загорится вспышкой краски и формы от горящего огня волевого волнения. Существующие школы и Академии и частные училища (помните <это>) есть двери, через которые внедряется наше сознание в центр вещи. <Помните,> что никакого спасения не будет <от> той воспламеняющейся искры, которая выносит нас за пределы старого дня.

Каждая вещь — багаж, навьюченн<ый> пассажиром жизни на плечи.

Академия — порог обезглавливания всякой живой вспышки.

Все они ведут к ремесленному профессионализму, но никак <не к> развитию сознания постижения новых основ будущих дней Искусства. Мы, через долгие годы пройдя школы, всегда стояли на страже, были чуткими к волнам колебания нашего сознания и свято выполняли <его> волю.

Мы не получили дипломов на право писать портреты, пейзажи, не получили звания свободных художников. На нашей душе нет штемпелей авторитетов, законной прописки на право жительства. Но тем не менее считаем себя свободными и смелыми, не боимся лишения <того> фундамента, на котором основывал <и> свое искусство дикарь и Академия.

Наше лицо отражается в природе, но мы не удивляемся отражению, как вы.

Мы на грани новых ценностей, все старые ценности вчерашнего дня рухнули, как трон самодержца. Но не рухнул храм Академии, Искусство остается с теми же средствами и задачами. Но мы — за горизонтом старого дня и высоко держим знамя и зовем тех живых, кто еще не успел отнести на жертвенник вещей свою горячую волю.

Те, кто способен выпрыгнуть из сетей вчерашнего, кто силен, пусть отринет от <себя ценности> старого академического дня, пусть отстранит от себя все вчерашнее. Мы бросили <в пространство> новые дороги Супрематизма, беспредметного творчества.

Идите скорее, ибо завтра мы уйдем далеко.

Эпоха «Анархии» (1918)

«Ваши вопросы…»*

Ваши вопросы застали меня в то время, когда я не думаю о том «Что?» и «Почему?».