Джойс Бетти - Наматжира Страница 17

Когда факты о подпольной торговле стали достоянием прессы, отделение департамента по делам туземцев в Алис-Спрингсе попало под огонь критики за неспособность пресечь махинации предприимчивых дельцов. Один репортер, приехав в Алис-Спрингс, обнаружил в открытой продаже в магазинах акварели Наматжиры стоимостью от восьмидесяти до ста гиней. Бэттерби заявил репортеру, что он устал от расточительности художников, которые зарабатывают и пускают на ветер целые состояния, что его деятельность как посредника отнимала у него очень много времени и отрицательно сказывалась на его творчестве, и поэтому он порвал связи с художниками-аборигенами.

Потом в газетах появилось сообщение, что Альберт остался без средств. Директор департамента по делам туземцев X. Гис объявил, что Наматжира в серьезных долгах. Был такой случай, когда у него едва не конфисковали по суду грузовик для погашения долга. Как рассказал представитель Хермансбургской миссии, Альберт сам признался, как-то будучи в миссии, что довольно много задолжал магазинам и гаражам в Алис-Спрингсе. Особенно его заботило то, что у него нет каких-то нескольких сот фунтов, чтобы расплатиться за починку своего грузовика, который и в тот момент стоял в гараже на очередном ремонте. Из-за отсутствия машины ему приходилось нанимать такси, а каждая такая поездка до Хермансбурга влетала ему в пятнадцать фунтов!

Пока Альберт жил в миссии, его основные расходы контролировались ее персоналом. До 1951 года у него никогда не было сколько-нибудь серьезных долгов; более того — сбережения, вложенные в военные облигации, достигали девятисот фунтов. Трехтонный грузовик по непомерной цене, полтонны снаряжения и подержанный автомобиль в плохом состоянии он купил, уже оставив миссию. Поскольку сам он водил редко, то на этих машинах по бездорожью катал любой из соплеменников, мало-мальски умевший сидеть за рулем. В результате машины то и дело ломались, их приходилось ремонтировать, а это стоило немалых денег.

В марте 1956 года умирает отец Альберта — Джонатан. Смерть отца сильно потрясла его, хотя последние годы они виделись довольно редко. Джонатан, одним из первых арандцев принявший лютеранство, большую часть своей жизни (а прожил он восемьдесят лет) провел в миссии. К своему единственному выжившему сыну он питал самые нежные чувства и с гордостью, говорил о нем: «Альберт очень богатый, большой человек стал… — но тут же добавлял: — Жаль, что Альберт покинул миссию».

Джонатан умер, не ведая, что Альберт уже «не при деньгах» и что фактически изгнан из общества белых в Алис-Спрингсе.

Туристов, приезжавших из-за океана познакомиться с известным аборигеном, поражал жалкий вид лагеря, в котором приходилось жить ему. Альберт принимал посетителей весьма учтиво, но всякий раз горько жаловался на закон, который возлагает на него кучу гражданских обязанностей, но не дарует ему ни одного гражданского права. В качестве туриста посетил его и шведский газетный издатель Ивар Харрис. Он увидел Наматжиру, когда тот, сидя на земле и не обращая внимания на мух и клубы пыли, писал свою акварель. Издатель поинтересовался, нет ли у Альберта завершенных работ. Художник достал одну из дупла эвкалипта, под которым он расположился. Она была обернута в какую-то грязную тряпку. «Мне больше негде хранить мои картины, — сказал Альберт. — Если пойдет дождь, то пропадет вся работа, пропадет сотня гиней, все пропадет».

А цену своим работам Альберт в какой-то степени уже знал. Жена управляющего банком в Алис-Спрингсе как-то предложила ему двадцать фунтов за акварель с изображением горы Сондер, объяснив, что это все, что она может заплатить за нее. Альберт не стал спорить и лишь отрицательно покачал головой: «Поезжайте-ка в Новый Южный Уэльс. Вы знаете Энтони Хордерна? Ну так вот, зайдите в магазин Энтони Хордерна. Там вы увидите картину Альберта Наматжиры, цена ей сто двадцать пять гиней. А маленькие — по сотне. Вы же не скажете там: «Какая прекрасная работа, она мне очень нравится, даю двадцать гиней». Нет, вы заплатите столько, сколько назначил Энтони Хордерн».

Высказав свое мнение, Альберт собрал свои работы и зашагал прочь. Какое-то время спустя эта же дама попросила Альберта написать пейзаж горы Макдоннелл. Альберт согласился, но запросил двадцать гиней вперед. Она заплатила, но затем начала беспокоиться, что не получит обещанной картины. Муж укорял ее, говоря, что она поступила опрометчиво. Как-то встретив Альберта, она напомнила ему о заказе.

«Я принесу, — заверил ее Альберт. — Я не такой, как плохие белые. Я христианин, воспитанный лютеранской миссией».

Через несколько недель он принес работу. Он не терпел и тени сомнения в его честности.

В ноябре 1956 года Фрэнк Клюн выступил со статьей «Гений в оковах», в которой критиковал власти Северной Территории за отношение к делам Наматжиры. Вскоре после этого Клюн попытался договориться о том, чтобы Альберт приехал в Сидней в качестве гостя и заодно получил в дар от «Эмпол петролеум компани» новый грузовик. Он позвонил по телефону в Канберру и попросил власти дать разрешение на приезд в Сидней Альберту и его сыну Киту. Канберра ответила, что просьба должна быть выражена письменно. Вскоре директор департамента по делам туземцев Гис позвонил Клюну из Дарвина и выразил свои сомнения в целесообразности вновь подвергать Наматжиру неудобствам, связанным с множеством приемов, церемонии и встреч. Клюн заверил его, что подобного рода неудобствам Наматжира подвергаться не будет и что сам приезд художника только повысит спрос на его картины. Разрешение было дано через пять дней, буквально за несколько часов до намеченного времени отъезда. Альберт с Китом вылетели на Юг. Их сопровождал старый друг, владелец алис-спрингсской компании такси Берт Гардинер.

В Сиднее Альберт провел семь дней, до предела насыщенных официальными встречами и церемониями, включая, конечно, и церемонию передачи в дар нового грузовика. Церемония транслировалась по радио, и репортаж о ней вел ныне покойный Джек Дейви. В Сиднее Альберт был принят губернатором Нового Южного Уэльса Джоном Норткоттом и познакомился с комиссаром полиции К.-Дж. Делани, с лорд-мэром олдерменом Иенсеном и кардиналом Гилроем. По приглашению Эдуарда Холстрома побывал в зоопарке Таронга, а с Джеком Дейви Альберт ездил на акулью охоту. Присутствовал на рождественском празднике в столичном магазине, смотрел эстрадное представление. Альберт был также гостем на коктейле для спортсменов, принимавших участие в Олимпийских играх в Мельбурне. На коктейле и во время других подобных встреч он — а вместе с ним и другие присутствующие — попадал в неловкое положение, поскольку закон запрещал ему употребление алкогольных напитков. Единственным «сухим» приемом оказался для него и Кита день, проведенный на борту роскошной прогулочной яхты «Морской туман», принадлежавшей популярнейшему деятелю Австралийского радио Джеку Дейви. Позднее Альберт говорил, что день на борту яхты доставил ему самое большое удовольствие за все время его пребывания в Сиднее.

В честь Альберта был дан завтрак художниками совместно с писателями и журналистами. Сотни людей, собравшихся у ресторана посмотреть съезд знаменитостей, стали свидетелями прибытия Альберта и Мэри Гильмор, девяностолетней поэтессы, «старейшины австралийской литературы». Альберт, галантно поддерживая свою спутницу под руку, провел ее через толпу к подъезду ресторана. Завтрак был нелегким испытанием для Альберта. Он молча и оторопело слушал ораторов, которые один за другим превозносили его и его работы в выражениях, смысл которых был ему не очень понятен. Он только важно кланялся каждый раз, когда очередной оратор называл его имя.

Будучи в Сиднее, Альберт позировал хорошо известному художнику Уильяму Даржи.

«Когда Фрэнк Клюн спросил меня, не хотел бы я написать портрет Наматжиры, я охотно согласился, — писал Даржи, — но, узнав, что в течение дня единственно свободным временем Альберта от нескончаемых официальных и частных встреч были часы от пяти до восьми утра, я было заколебался. Однако Клюн уверил меня, что Альберт в пять утра всегда на ногах. Ну, раз Альберт может вставать в пять, сказал я, то и я, чтобы писать его, буду делать то же самое. Так четыре утра подряд Альберт позировал мне в импровизированной студии на Макли-стрит.

Во время сеансов мне удалось довольно близко познакомиться с Альбертом. Я обнаружил, что это очень умный человек; родись белым, он преуспел бы в любой области. Одним словом, я, как художник-портретист (и поэтому кое-что смыслящий в задатках, которые приводят белых к успеху в среде своих сограждан), полагаю, имею право утверждать, что Альберт Наматжира был исключительной личностью, какие редко встречаются среди людей, независимо от расы и цвета кожи. Альберт оказался столь же хорошим критиком, как и художником. Я убедился в этом, когда об одном хорошо известном австралийском художнике он сказал: «Он не умеет делать так, чтобы сторона дерева, которая ярко освещена, была того же цвета, что и сторона в тени. Переверните его картину вверх ногами, и гора на заднем плане будет казаться ближе, чем деревья на переднем. Так неверно. Я умею делать лучше». Это было очень тонкое профессиональное наблюдение, и я понял, что могу относиться к Альберту только как к коллеге.