Джойс Бетти - Наматжира Страница 18

В течение четырех дней, что я писал портрет Альберта, мне приходилось бывать вместе с ним на всевозможных встречах и приемах, и там я увидел, что он очень и очень несчастен в этой чуждой для него среде. Как-то он подошел ко мне, легонько подтолкнул сзади и, когда я обернулся, прошептал: «Пошли отсюда — пойдемте в вашу студию и поговорим о картинах».

Я не мог не сравнить Альберта здесь с Альбертом, каким он был в родном краю, в Центральной Австралии, где я некогда сопровождал его в поездках на натуру. В своей среде он чувствовал себя несравненно счастливее и был в высшей степени интересным собеседником. Мне нет надобности говорить о том, что многие австралийцы, путешествовавшие по местам, которые он писал, знают, насколько акварели точно воспроизводили облик его родного края. Его цвета нисколько не преувеличены, за исключением, может быть, ранних работ, когда он только постигал технику акварели. Альберт, конечно, не является самым великим акварелистом, которого когда-либо рождала Австралия, однако его достижения не могут быть преуменьшены ни одним мало-мальски честным художником».

Даржи нашел в Наматжире великолепный объект для своего полотна.

«Альберт обладает большим чувством собственного достоинства, — говорил он. — Его внутреннее достоинство ассоциируется у меня со спокойствием, которое присуще античным скульптурам римлян и жителям пустыни — арабам. Его лицо — великолепный материал для портрета».

Портрет Наматжиры кисти Даржи был удостоен премии Арчибальда за 1956 год.

А как относился к Даржи Альберт? «Мистер Даржи умный, прекрасный художник, — говорил он. — Он пишет мое лицо таким, какое оно есть. Мы о многом говорили, но не слишком много: мистер Даржи не так разговорчив, как другие».

Хотя Альберт и очень интересовался работой Даржи маслом, но сам он писал в Сиднее в привычной для него технике акварели. Его попросили написать несколько городских пейзажей и отвезли на площадь Мартина. Он поставил мольберт, раскрыл коробку с новыми красками и кистями и попытался запечатлеть вид суетливого, полного движения города, но непривычность обстановки, шум и толпы любопытных мешали ему. Прекратив работу, он сменил кисть на перо и стал раздавать автографы. Охотники за автографами осаждали его всюду, где бы он ни появлялся, и он никогда не отказывал, хотя обилие людей, толпящихся вокруг, смущало его. Когда он подписывал в столичном магазине рождественские открытки с его репродукциями, лицо его выражало терпеливую покорность и лишь глаза, которые он время от времени поднимал на окружавшее его скопище людей, выдавали глубокое смятение.

Где бы на людях ни появлялся Альберт, он казался скучающим, выглядел утомленным; лишь когда пришло время возвращаться домой, он почувствовал облегчение. Его новый автомобиль ломился от подарков, начиная с холодильника и кончая всякими мелочами.

Газеты Сиднея освещали каждый шаг Наматжиры, и у многих сложилось впечатление, что с ним носятся, как со «звездой», ради рекламы, нисколько не считаясь при этом с его личными чувствами. Лорд-мэр призывал к широкой кампании за улучшение положения черного художника, выступал против «постыдного обращения» с Наматжирой в Северной Территории.

Бил Хэрни, близкий друг Альберта, занимавший одно время какой-то пост в департаменте по делам туземцев, с негодованием писал в аделаидской «Ньюз»: «Не пристало лорд-мэру столицы штата, граждане которого в прошлом безжалостно истребляли коренных жителей, рассуждать о «постыдном обращении». Я до глубины души возмущен позорным и унизительным использованием великого австралийца в рекламных целях, с тем чтобы магазины могли сбыть побольше залежалых товаров. Постыдно и недостойно играть на славе и таланте Наматжиры для собственного прославления. Некоторые носятся с ним лишь потому, что работы его стали модными. Надеюсь, они не откажут ему в практической помощи, когда он состарится и будет нуждаться в поддержке».

А тем временем Альберт возвращался в Центральную Австралию и не ведал, что вновь разгорелся спор вокруг его имени. Он ехал в новом грузовике в сопровождении Кита и Берта Гардинера, который вел машину. В Кутамундре, где они остановились переночевать, в честь Наматжиры был устроен обед. Его дала Барбара Андерхилл, отец которой одно время жил в Алис-Спрингсе.

Узнав, что знаменитый Наматжира находится в городе, мэр Кутамундры спешно решил поприветствовать его от лица жителей. Когда мисс Андерхилл передала Наматжире во время обеда просьбу мэра, он согласился: «Ну что ж, пусть». Выслушав приветственную речь, Альберт промолвил: «Барбара, будьте добры, чуточку лимонада. Благодарю вас, мистер мэр». На этом все и кончилось.

На Альберта никогда не производило никакого впечатления высокое положение людей. Он любил в людях людей, а не сановных лиц.

В течение двухтысячемильного путешествия из Сиднея радость Альберту доставляли порой самые простые вещи. Берт Гардинер рассказывает: «Альберт увидел иллюминированный фирменный знак с изображением барашка, рекламировавший бензин фирмы «Золотое руно». Барашек так ему понравился, что он тут же заявил, что хочет такого же для своей любимой внучки Бидди. Грузовик наш и так уже был полон даров для семьи, но Альберт продолжал настаивать, что хочет барашка, и все тут. Каждый раз, когда мы проезжали мимо или останавливались у заправочной станции фирмы «Золотое руно», Альберт начинал твердить: «Я хотел бы одного из таких барашков». Дело кончилось тем, что на одной из обслуживающих станций хозяин, услышав настояния Альберта, спросил у меня, всерьез ли просит об этом Альберт. «Вы еще сомневаетесь? — ответил я. — Да он вот уже добрую тысячу миль требует такого барашка. Сколько дней не дает мне покоя!» Хозяин посмеялся и, войдя в наше положение, сказал, что недалеко на свалке есть старый, но еще вполне приличный «барашек», его водрузили там местные шутники, сорвав с гаража в канун Нового года. С радостной улыбкой забрал Альберт своего долгожданного «барашка» и погрузил в автомобиль».

По приезде в Алис-Спрингс Альберт в первую очередь попросил остановить машину у больницы, где после операции поправлялась Рубина. Нагрузившись подарками, яркими хлопчатобумажными платьями, красивыми шарфами, теплыми одеялами, он направился в палату к супруге и свалил все ей на кровать.

«Когда волнение, вызванное подарками, улеглось, — рассказывала сестра Шнейдер, — Альберт лично поблагодарил дежуривших сестер за уход за его женой. Рубина намекнула Альберту, что было бы неплохо, если бы он написал что-нибудь для хирурга и меня в знак благодарности за наши о ней заботы. Через несколько дней, когда я подошла к койке Рубины, она извлекла из тумбочки великолепную акварель Альберта и, смущаясь, предложила ее мне; лицо ее светилось счастьем и гордостью.

Поблагодарив Рубину за восхитительный подарок, я спросила, навещает ли ее Альберт. На ломаном английском языке она ответила, что он очень занят подготовкой праздника рождества для наших родных с раздачей подарков, привезенных из Сиднея».

И Альберт действительно «устроил рождество» для своих соплеменников. Когда он вернулся к себе, тридцать-сорок сородичей с радостью помогали ему разгружать грузовик. Никогда у них не было такого количества рождественских подарков, и восторги не утихали несколько дней. Дети забавлялись новыми игрушками, а их родители поглощали содержимое банок. Какое-то количество припасов было припрятано в холодильник, который без пользы стоял в старом сухом русле реки, поскольку в доме Альберта электричества не было. Сам Альберт почти не принимал участия в празднестве. Он по большей части одиноко сидел под эвкалиптом и задумчиво смотрел, как Бидди пграет привезенным ей в подарок «барашком».

IX

В январе 1957 года, через каких-нибудь две-три недели после возвращения Альберта из Сиднея, в прессе появилось сообщение о том, что подано прошение о предоставлении художнику-аборигену полных гражданских прав. Одна газета писала, что это прошение подано лорд-мэром Сиднея Иенсеном, другая — что подал его сам Альберт. Последняя версия крайне удивила друзей художника в Алис-Спрингсе, поскольку Альберт не раз уже отклонял советы начать ходатайство о гражданских правах. Более того, он даже обращался к адвокату в связи с тем, что не хотел их получать.

Рекс Бэттерби не разделял точку зрения сторонников предоставления полных прав гражданства своему бывшему ученику. Аделаидская газета «Адвертайзер» писала, что, по его мнению, если Альберту будет даровано гражданство, он не сможет свободно странствовать по резервациям, которые питают его сюжетами. Представитель департамента по делам туземцев опроверг этот домысел, заявив, что, если Альберт станет полноправным гражданином, ему не будет запрещено посещать любую резервацию, где живут его родственники. Если он пожелает посетить какую-либо резервацию, где у него нет родных, он сможет получить разрешение, как любой белый.