Ольга Петрочук - Сандро Боттичелли Страница 23

Вместо ответа аудитория расчувствовалась — смущенные и пристыженные отцы города и «не пытались сдерживать слез», затем поклялись Великолепному, что отныне они до последнего будут стоять за его влияние и власть. Навеки покончено и с прежней юношеской беззаботностью Лоренцо. Постановлением Синьории специально для Великолепного назначен вооруженный отряд личных телохранителей, дабы защищать его от эксцессов внутри Флоренции. Воспользовавшись моментом, Медичи совершил целый ряд конфискаций (денег ему, как всегда, не хватало), добившись изгнания многих влиятельных лиц.

Антонио Поллайоло выбивает медаль в честь победы над Пацци с торжественной надписью, не менее демагогической, нежели призывы последних к республиканским «свободам». «Justus publicus» — «суд народа» — победоносно гласила медаль, украшенная профилями царственных братьев. Но торжество победителей было неполным, ибо окрашено скорбью невосполнимой утраты. Со смертью Принца Юности обнажились скрытые противоречия правления Медичи.

Платоновская Академия достославная Академия Праздных именно с этих тягостных дней начинает клониться к закату. Увядают идиллии Камальдульского леса. Мирными душами «академиков» овладело необоримое смятение, утрачен необходимый для философских умозрений покой. Со дня смерти Джулиано его брат в значительной мере утратил к Академии былой интерес, и собрания ее членов все заметней редеют.

А утонченнейший из живописцев Сандро Боттичелли по поручению Синьории старательно изображает на стене Барджелло «восемь Пацци, повешенных за шею и за ноги над дверью таможни сбоку от Палаццо Синьории» в назидание живым со всею предписанной документальной точностью, за что уже 21 июня 1478 г. получает весьма изрядную плату. Этим, подобно Андреа дель Кастаньо, — «истинному Иуде Искариоту по наружности и по поступкам» (согласно мнению впечатлительного Вазари), который передавал движения фигур и головы «с исключительной, потрясающей силой», Боттичелли, приветливый, обходительный щеголь, «похоронил и скрыл сияние своего таланта во мраке греха».

Превратности исторических судеб Флоренции не сохранили до наших дней то и другое произведения столь оголенно «агитационного» звучания, но вероятнее всего, что роспись Сандро немногим отличалась от «документальной» фрески Андреа в палаццо дель Подеста, изображавшей повешенных изменников в битве при Ангиари, которую с неизменяющим ему эмоциональным красноречием пылко описывает уже, впрочем, не заставший ее в оригинале Вазари: «Невозможно сказать, сколько искусства и вкуса было вложено в изображение этих людей, большинство которых были написаны с натуры, повешенными за ноги в странных, весьма разнообразных великолепнейших положениях. Работа эта, понравившаяся всему городу, и в особенности знатокам живописи, была причиной того, что с тех пор он стал именоваться не Андреа из Кастаньо, а Андреа Повешенных (Андреа дельи Импиккати)».

Тот же победный энтузиазм возмездия подвиг гедониста и ценителя жизненных радостей Лоренцо Медичи самому сочинить саркастически мрачные эпитафии к зловещему живописному вердикту Сандро. И Боттичелли, с его повышенной артистической чуткостью, в этой двусмысленной ситуации вовсе не чувствовал себя ни дельцом, ни злодеем. Скорее, значительным официальным лицом, облеченный чисто государственными полномочиями. И в качестве такового он, художник, вершил правосудие, запечатлевая его результат на века.

К тому же сумма в сорок флоринов, заработанная на этом художником, считалась весьма хорошей ценой, и чести такого заказа, ничуть не считавшегося зазорным, добивались многие, среди них начинающий гений Леонардо да Винчи. Но не помогли интриги его влиятельного отца-нотариуса, когда почетный государственный заказ доверили Сандро Боттичелли, подтвердив этим его положение первого живописца Флоренции, вполне оценив неподдельность разбуженного в нем гневного энтузиазма. Молодой Леонардо в те дни был единственным флорентинским художником, который мог быть достойным соперником Боттичелли.

Однако в 1479 г. Леонардо да Винчи наконец-то берет реванш в связи со вновь всплывшим делом пресловутого Бернардо Бандини. В бегстве своем от возмездия этот отчаянный авантюрист сумел добраться до самого Константинополя, но длинная «карающая длань» Лоренцо дотянулась, настигла его даже там — на иноверческом, мусульманском «краю света». Яростно торгуясь, Великолепный вытребовал сбежавшего преступника у самого султана Мухаммеда И, и вскоре тот в цепях совершил вынужденное путешествие в обратном направлении — то есть из Турции во Флоренцию. Бернардо Бандино Барончелли повешен 29 декабря 1479 г., а Леонардо да Винчи поручено запечатлеть для потомства этот последний акт правосудия. Сохранились тщательные карандашные наброски к фреске, где автор с примерным спокойствием своим изящным зеркальным письмом записал для себя по соседству с рисунком, какого именно цвета должна быть та или иная деталь туалета казненного, поскольку захудалый дворянчик Бандини, наподобие Архиепископа Пизанского, повешен был в полном параде, в тяжелых богатых одеждах.

В 1481 г. Леонардо да Винчи начинает свое «Поклонение волхвов», взяв за основу аналогичную композицию Боттичелли. Не принимая случайностей свободного расположения фигур, Леонардо облек их кажущуюся непринужденность в рамки строгих законов геометрии, образовав симметричные группы поклоняющихся вокруг основного сюжетного центра — Марии с младенцем. Главные герои не вблизи, а в точке схода линий, подача религиозной легенды в интеллектуальном аспекте напоминают основные тенденции «Волхвов» Боттичелли.

Но интеллект их различного свойства — рассекающе аналитический, строго логический у винчианца, у Сандро он насквозь проникнут литературно-образными ассоциациями, и в этом смысле гораздо более «книжный». Оттого боттичеллевские волхвы — это «образы цивилизации среди образов природы», тогда как в решении Леонардо природа всецело поглощает людей. Исходя из ведущей концепции Сандро, Леонардо мало-помалу опровергает ее, стирая все контуры, увлекаясь игрой светотени, добиваясь впечатления пространственной глубины посредством передачи воздушности пространства — всего того, что Сандро почти не занимало.

Но очень скоро Леонардо охладевает к своей с энтузиазмом начатой картине, ибо, по несколько раздраженному замечанию красноречивого Вазари: «Этот мозг никогда в своих измышлениях не находил себе покоя», винчианца привлекает множество разнообразных проблем, часто весьма далеких от живописи. Наброски научного характера теснят в его записях чисто художественные интересы. То он внезапно загорается идеями новых гидротехнических сооружений — и тогда в строгих их зарисовках внезапно проскальзывает сходство потоков воды с завитками волос человека, сходство, подмеченное и столь любезное Боттичелли. То вдруг его осеняет дерзостная идея приподнять и передвинуть на новое, более удобное место флорентинский храм Сан Джованни. Но это последнее представляется уже форменным сумасбродством благоразумно-консервативным отцам города. «Он их уговаривал, — свидетельствует Вазари, — столь убедительными доводами, что это казалось возможным», но, околдованные обаянием личности винчианца, затем они сами пугались безрассудства своего увлечения. И уж тогда, разумеется, «каждый после его ухода в глубине души сознавал невозможность такой затеи».

Непостижимый бастард нотариуса сера Пьеро не сумел удержать за собой кратковременный успех, принесенный блестящей документацией казни Бандини. Задержка с исполнением большой картины окончательно испортила отношения художника с отцом, никогда его не понимавшим, и благосклонность Лоренцо тоже потеряна. Недоступность и строгость винчианца не допускали ни малейшего панибратства, которое так удавалось Лоренцо со многими и на какое так падки обычно простые, открытые души художников. Но Леонардо в этом отношении был совершенно неуязвим, поскольку почти никогда не испытывал подобной всепоглощающей потребности сочувствия. В свою очередь Боттичелли, на редкость честолюбивый, ныне не намерен никому уступать свое первенство — будь это хоть лучший из друзей. А с младшим коллегой и другом меж тем наметилось явное охлаждение.

В результате и самому винчианцу становится неуютно в недавно еще благосклонной к нему Флоренции. Тогда он шлет правителю Милана Лодовико Моро письма с предложением своих услуг. Лоренцо охотно отпускает Леонардо — не столько в качестве художника и техника, сколько как изобретателя некоего диковинного музыкального инструмента, специалиста по всяческим эксцентричным механическим безделкам и курьезам. Создатель произведений, открывающих новые перспективы в науке и искусствах, уезжал из богатой Тосканы как не слишком заметный изгнанник. Это происходит около 1482 г., когда престиж и слава Сандро Боттичелли находятся в самом зените.