100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев Страница 23

7. Права абсолютно любого человека обсуждать искусство и выносить ему приговор.

8. Устаревшего гротескного идеала гения-пьяницы — грязного, неопрятного и не принадлежащего ни одному классу из-за пьянства, которое стало синонимом искусства, в то время как Челси считается лондонским Монмартром; суб-Россетти с длинными волосами, выбивающимися из-под сомбреро, и прочего традиционалистского мусора.

9. Сентиментализма, которым наполняют картины, чтобы скомпенсировать (и здесь вы явно ошибаетесь) недостаток нежности и чувства жизни.

10. Новаторов, которых сдерживает усталость, благополучие, отчаяние. Новаторов, бездельничающих у себя на островах и в своих оазисах, которые отказываются двигаться вперед. Новаторов, которые заявляют: «О да, мы желаем нового, но не того, что вы называете новым!» Уставших старых новаторов, которые говорят: «Мы восхищаемся постимпрессионистами и следуем за ними. Но мы не должны выходить за рамки определенной желательной наивности (Гоген и др.)». По таким новаторам видно не только то, что они остановились на месте как вкопанные, но и то, что они никогда толком и не понимали, как развивается искусство. Если в живописи и скульптуре наивность, влекущая за собой деформации и архаизмы, служила целью, стремиться к которой нужно любой ценой, то только потому, что необходимо было сбросить оковы академичности и красивости, чтобы двигаться к пластическому динамизму футуристской живописи.

11. Мании бессмертия. Шедевр должен умереть вместе со своим автором. Бессмертие — в том, что касается искусства, — это позор. Обладая силой созидания и бессмертием, наши предки — творцы итальянского искусства — заключили нас в тюрьму робости, подражания и подчинения. Они вечно сидят у нас за спиной на своих стульчиках с высокой спинкой и, как почтенные дедушки, диктуют нам, что делать. Их мраморные брови тяжело нависают над страданиями нашей юности: «Избегайте автомобилей, дети мои! Кутайтесь потеплее! Не сидите на сквозняке! Не играйте с молнией!»

12. Хватит! Хватит!.. Да здравствует автомобиль! Ура сквознякам! Ура молниям.

Мы желаем!

1. Сильного английского искусства, смелого и несентиментального.

2. Чтобы английские художники усиливали свое творчество возобновляющимся оптимизмом, мужественным стремлением к приключениям и героическим инстинктом исследования, культом силы и смелостью физической и моральной, сильными добродетелями английского народа.

3. Чтобы спорт рассматривался как неотъемлемый элемент искусства.

4. Великого футуристского авангарда — единственного, что может спасти английское искусство, которому угрожает гибель по вине традиционного консерватизма академий и привычного безразличия общества. Он окажется пьянящим алкоголем и безжалостным стимулом творческого гения, а также будет раздувать огонь изобретений и поддерживать жар искусства, тем самым избавляя нас от труда и затрат на очищение топлива от грязи и постоянное поддержание искры.

Англии, стране богатой и могущественной, придется поддерживать, защищать и решительно прославлять свой художественный, самый революционный и самый передовой авангард, если она хочет спасти свое искусство от неминуемой гибели.

M17. Уиндем Льюис и другие.

Манифест (1914)

 Этот манифест появился в первом выпуске журнала BLAST [«ВЗРЫВ»] 20 июня 1914 г. Журнал BLAST редактировал Уиндем Льюис, и он носил подзаголовок «ОБЗОР ВЕЛИКОГО АНГЛИЙСКОГО ВИХРЯ». Таким образом, перед нами манифест вортицистов; строго говоря, это Манифест II, следующий за длинной литанией всего, что нужно ВЗОРВАТЬ (Францию, поток галльских сентиментальностей, сенсационность, суетливость…), а что — БЛАГОСЛОВИТЬ (холодных, великодушных, утонченных, неуклюжих, причудливых, глупых англичан…). Манифест написал сам Льюис при содействии Эзры Паунда, а подписали его Ричард Олдингтон, Малкольм Арбетнот, Лоуренс Аткинсон, Анри Годье-Бжеска, Джессика Дисмур, Катберт Гамильтон, Уильям Робертс, Хелен Сандерс и Эдвард Уодсворт.

Проект Льюиса называли британской (или английской) арьергардной акцией против вторжения футуристов — арьергардом против авангарда. В частности, так называл его неугомонный Маринетти, который, казалось, оказывался повсюду, даже в самых неожиданных местах: он читал манифест футуристов в Лицейском клубе, устраивал «Вечера футуристов» в Книжном магазине поэзии, читал «Осаду Адрианополя» в ресторане «Флоренция», спонсировал двенадцать интонарумори (шумовых концертов) в Колизее и Альберт-холле… Маринетти не было конца и края. BLAST и правда можно назвать естественной реакцией, не только по его тону, но и по отношению. «Футуризм, который проповедует Маринетти, в значительной степени является современным импрессионизмом, — уничижительно писал Льюис о главном манифесте футуристов. — Сюда же можно отнести его автомобилизм и ницшеанские фортели».

Определить, что такое вортицизм и что он значил, непросто. Он уходил корнями в футуризм, кубизм и подвергшуюся осмеянию группу Блумсбери под руководством Роджера Фрая, против которых вортицисты выступали. Он впитал в себя современность, динамизм, типографскую революцию (о чем свидетельствует BLAST) — смелые линии, кричащие цвета, резкие контрасты. Вортицизм, согласно Эзре Паунду, подчеркивал энергию. Вортицизм, согласно Уиндему Льюису, подчеркивал Уиндема Льюиса. Тридцать лет спустя он писал: «Вортицизм… был тем, что лично я делал и говорил в определенный период». Что не так уж и далеко от правды.

BLAST (1914–1915) выходил недолго, и его работу прервала война. У него были большие цели и определенная концепция модернизма. Возможно, в нем было что-то от альманаха Der Blaue Reiter (см. М8), особенно в разрушении границ между разными жанрами искусства. В первом выпуске, в виде исключения, приведены отрывки из книги Кандинского «О духовном в искусстве» в переводе Эдварда Уодсворта, здесь восхвалялась как сама книга («важнейший вклад в психологию современного искусства»), так и ее автор («психолог и метафизик с редкой интуицией, вдохновением и энтузиазмом»): «хорошие художники, как правило, не желают или неспособны выражать свои идеи более чем в одном выразительном средстве», — и это высокая похвала.

См. также «Наш вихрь» (М18).

Уиндем Льюис (1882–1957) был феноменом, человеком «опасного видения», и в нем всегда было что-то опасное как в художнике, романисте, эссеисте и полемисте, не в последнюю очередь потому, что он так решительно выходил за рамки условностей или традиций. Непримиримый, подозрительный, разочарованный и в последнее время слепой, он был, помимо прочего, блестящим комментатором европейского авангарда. Льюис восполнял недостаток Англии, страны «немузыкальной, антихудожественной, нефилософской».

* * *

I

1. Выйдя за пределы Действия и Реакции, мы упрочим себя.

2. Мы начинаем с противоположных утверждений об избранном мире. Устанавливаем жестокую структуру подростковой ясности между двумя крайностями.

3. Мы разряжаемся с обеих сторон.

4. Мы сражаемся сначала на одной стороне, затем на другой, но всегда за одно и ТО ЖЕ дело, которое не принадлежит ни одной из сторон или же принадлежит